Цветок забвения

Для кого-то очевидным, а для кого-то нет. Но он не осуждал её за то, что она до сих пор отрицала правду. Насилие даже для любой женщины — жуткая травма, которой бы она стыдилась, мечтая забыть. Для Девы? Илай предпочёл бы убеждать её в обратном, успокаивать, чем озвучивать эти уже никому не нужные выводы.

— Он старался не ради тебя, а ради себя. Твоя сущность убила бы его в процессе. Давным-давно он намекнул мне на это, но я был так взбешён, что не придал его трёпу значения. Он сказал, что сущность Девы убьёт любого мужчину, который попытается взять её силой. Обладая знаниями и силой Старца, он догадался поставить печать, прежде чем перейти к тому, ради чего туда притащился.

Хотя Илай до сих пор не понимал, как можно поставить печать на что-то скрытое, настолько интимное, отрицающее всё мужское. Очевидно, чтобы это понять, нужно освоить все существующие техники, а потом чокнуться, в конец свихнуться, стать самым большим психом на свете.

— Но ты… ты ведь не видел этого, — прошептала Дева, отводя взгляд в сторону. — Ты не можешь быть в этом уверен.

— Да, не видел. Но год спустя я увидел Датэ, а теперь смотрю на тебя, так что я абсолютно уверен, — выдал со злостью Илай, услышав в ответ совершенно обескураживающее:

— Я рада.

— Ты… Что?

— Мне нужно было точно знать, что он не тронул Чили.

— Это ещё что за… — Он осёкся. — Почему? Разве это важно теперь?..

Она подняла лицо, устремив взгляд за его спину, туда, где стояла статуя Девы.

— Ты не понимаешь. Я была испорченной всегда. Я пришла в их мир осквернённой. Тогда как Чили была истиной Девой. Лучшей из нас. — Ага, просто святой, которой необходима была такая же святая смерть, он понял. — Ей все завидовали. Она могла бы выбрать любую, но выбрала меня. И только теперь я смогла достойно её утешить. — Она прижала руки к груди, словно там невыносимо жгло. — Хорошо, что ты уверен.

Илай и не представлял, что можно так безумно ревновать к мёртвой женщине. Свои собственные слёзы, унижение и боль, Дева называла «достойным её утешением»?

— Ты так беспечна только потому, что не помнишь, что именно Датэ с тобой сделал, — проворчал Илай. — Радуйся, конечно, что твоя крошка-Чили легко отделалась, в отличие от тебя. Для неё всё закончилось давным-давно, а для тебя не закончится никогда, особенно если ты и дальше будешь страдать ерундой вместе с Дитя. Или почему, думаешь, Датэ поставил печать на сердце, а не на тело?

Её взгляд изменился, из него пропала всякая мечтательность. Думая о своей подружке, она становилась похожей на сироп — такая податливая и сладкая. Когда же речь заходила о Датэ, её взгляд метал молнии почти буквально.

— С тела печать можно срезать, — ответила она. — Его мечом, например.

— Моим мечом. — Её решительность не стоило недооценивать, поэтому Илай добавил: — Держись от него подальше.

— О, не переживай. Я не стану убивать себя, тем более твоим мечом. В конце концов, печать может снять тот, кто её поставил.

— От него ты должна держаться ещё дальше, чем от меча! — Илай выругался. — О каком ещё зверстве тебе нужно узнать, чтобы понять, что встреча с Датэ — плохая идея? Вчера ты узнала о том, что он перебил всю твою семью. Сегодня о том, что изнасиловал тебя. Этого мало? Тогда как насчёт этого: закончив с тобой, он искупался в крови твоих сестёр.

Судя по взгляду, этим он лишь сильнее её вдохновил. Даже Датэ не ждал так их встречи, как она теперь. Смотреть на неё, голую и думающую об этом ублюдке, было невыносимо. Илай ревновал, хотя ревновать к врагу — это ещё хуже, чем к мёртвой женщине.

— Поэтому он может пользоваться нашими техниками? — догадалась Дева. — Насилие, убийство, кровавые ванны… Получается, у всего этого была цель — ещё более преступная, чем все эти преступления сами по себе.

— Да, ему нет прощения, но…

— Я убью его.

— Насчёт этого тебе точно не стоит…

— Я выколю ему глаза и отрежу язык, оскверняющие наши техники, — перебила она. — А потом я скормлю его мифям. Его убьёт животное, не человек. Он перешёл грань человеческого уже давно, это подходящая для него смерть.

— Не выйдет, мифи вымерли. — Илай не стал вдаваться в подробности касательно того, что из одной такой Датэ сделал себе чёрную мантию, а из других — белые ковры.

Деве хватило секунды, чтобы придумать ему новую участь.

— Тогда я сама сожру его сердце.

Ого.

— Искупаться в его крови будет недостаточно, — продолжила она тихо. — Я поглощу его плоть, забирая обратно то, что должно принадлежать только Девам.

А ведь им запрещено есть любую живность. Каннибализм? Это всё сказало о её ненависти.

— Девочка, — позвал Илай тихо, приводя её в чувства шёпотом. — Я не считаю тебя осквернённой, но если сделаешь это, то осквернишь себя так, как Датэ бы никогда не смог.

Он задел её. Хотя и не тем, что её план пришёлся ему не по вкусу.

— Не обращайся ко мне так фривольно. Меня госпожой называет сам император.