Цветок Зла [СИ]

Гуччи сперва держал путь к сокровенному месту своих вечерних неторопливых прогулок и размышлений о вечном. Свернув на первом же перекрестке, он едва сумел сдержать удивленный возглас, когда увидел несколько человек на улицах. Жизнь города вернулась в русло, заполнив дороги машинами, распахнув двери магазинов, отпечатав свежие газеты, собрав людей под флагами памятного дня. Седой мужчина с планками наград на пиджаке подошел к Томасу и молча пожал ему руку. Полицейский сдержанно кивнул в знак благодарности, хотя его не столько заботил жесть почтения, не вполне справедливо полученный от героя Второй мировой, как необходимость сперва вступить в так называемую нормальную жизнь, включиться во взаимодействие с людьми, заново становиться обывателем. Гуччи испытывал то же чувство, когда вернулся на родину по истечении контракта. И тогда, несмотря на разумное ожидание успокоения, что-то в нем так же съеживалось, металось и всячески противилось возвращению в мирные берега. Тогда он не понимал себя — не понимал и сейчас, безошибочно узнавая эти переживания. Потребность в одиночестве взыграла с новой интенсивностью.

Набережная, вопреки ожиданиям Томаса, не пустовала. У перил стояла женщина с тонким станом, окутанным черными и темно-зелеными тканями — велюром, гобеленом и кружевом. Девочка лет десяти в сине-фиолетовой школьной форме дергала ее за руку, что-то повторяя и отчаянно указывая на офицера Гуччи. Томас остановился. Женщина обратила к нему узкое лицо с первыми печальными морщинами, обозначившимися между остро изломленных бровей. Ветер, налетевший с озера, растрепал огненными волнами ее волосы, которые незнакомка пыталась поправить длинными суставчатыми пальцами. Женщина похлопала девочку по плечу, разрешая ей сделать то, чего она хотела. Та побежала к офицеру, а он продолжал смотреть на рыжеволосую мать-одиночку. Гуччи был уверен, что женщина была лишена опоры, так много было в ее узком, подобном высохшей ветви, силуэте долгого терпения, пролитых ночами слез, бремени живучего горя.

— Мистер, с Днем Ветеранов Вас! — от звонкого детского голоса Томас пришел в себя. И что нашло на него до этого, какой гипноз, он не мог уразуметь никак. Словно печаль терпящей была заразной.

Офицер склонил голову — темноволосая голубоглазая школьница, искренне улыбаясь, протягивала ему яркий рисунок.

— Я нарисовала это сегодня на уроке, — добавила девочка, — для такого, как Вы.

Мужчина несколько смущенно принял подарок из детских рук. Краски на бумаге воплотили насыщенное синее небо, под которым стоял молодой солдат с национальным флагом, держащий за руку маленькую девочку в синем платье. Под ногами героев раскинулся зеленый луг, изобилующий красными цветами. Конечно же, это были символы праздника. Гуччи сам учил в детстве посвященные им стихи в школе Брэхамса:

«Мы вспоминаем красные маки,
В полях что растут — доблести знаки,
Будто кричат небесам о крови
Героев, что вечно будут живы».

— Спасибо, милая, — Томас, вздохнув, выдавил из себя ответную улыбку. — Как тебя зовут?

— Алесса, — ответила радостная школьница.

— А меня Томас Гуччи, — нетвердо выговорил он.

Неуверенность его исходила из непривычности — так редко доводилось ему с кем-то знакомиться в непринужденной, повседневной обстановке. Назвать свое имя уже означало совершить некий акт доверия, и почему-то сейчас Гуччи был к этому готов — может, потому что синеглазая девочка честно, с внутренним вдохновенным порывом выбрала его, захотела именно его поздравить и настаивала на этом решении перед матерью. Томас взял Алессу за руку и подвел к омраченной женщине. Глаза его тут же встретились с ее серо-зелеными глазами, и ее печаль отозвалась траурным эхом глубоко в его сердце.

— Я Далия Гиллеспи, — представилась мать Алессы.

— Томас Гуччи, — повторил офицер свое имя.

— Мистер Гуччи, — взгляд Далии опустился вниз, в свете солнца она казалась горящей черной спичкой, — простите, если Вас оскорбит или как-либо еще заденет мой вопрос, но мы видели немало военных сегодня, но всех не таких, как Вы. Позвольте полюбопытствовать, где Вы воевали?

Томаса нисколько не удивил ее вопрос.

— Вторые Чрезвычайные вооруженные силы ООН, — офицер отвел глаза, — на Ближнем Востоке.

Он не мог понять, почему смотрел на Далию Гиллеспи не так, как на других женщин. Почему ее горе, даже неизвестное ему, так резонировало с его виной.

— Знаете, Далия, я совершенно… одинок в этом городе, — неожиданно для Томаса слетело сокровенное признание с его губ. — Простите мое нахальство, но я хотел бы, чтобы Вы с дочерью составили мне компанию в прогулке у озера.

Огневолосая женщина сжала губы в мучительном сомнении. Казалось, она чего-то опасалась, но, взглянув на светящуюся улыбкой дочку, в прошении вцепившуюся в ее руку, кивнула офицеру.

— И куда Вы предлагаете прогуляться? — осведомилась она.

— До лодочной станции, — озвучил свой замысел Гуччи.

— Мы будем кататься на лодке? — восторженно воскликнула Алесса.