Цветом света

– Ты такой же глупец, как и все остальные, – вдруг засмеялась она. – Я потерянная! Я разорвана и разбазарена в ваших сделках! Я не существую! У меня и паспорта нет!..

– Есть паспорт, – остановил ее хозяин. – Он лежит в сейфе, том самом. Все честно. Все законно. Ты принадлежишь сама себе. Я сделал Гумбольдту такое предложение, от которого он не смог отказаться.

Женя где-то уже слышала такую фразу. Пытаясь вспомнить – где – и осознать себя свободной, она забралась в глубокие дебри своей темной, перепачканной души. К горлу подкатился ком. Неужели?! И теперь она может делать все?.. Все то, что сочтет нужным?.. Не есть ли это предел, счастье, наконец?.. Нет. Это топь. Из нее не выбраться. Нельзя даже попытаться. Нельзя даже спросить. Это яснее ясного… Ну и пусть! Зато теперь она – человек, существует и имеет вполне определенные права. Конец кабале и позору. Теперь только один мужчина – обожающий и терпящий ее – который когда-нибудь таки подберет к ней ключик. Теперь деньги – проклятые деньги, от которых она не решается отделить себя, цветы, мороженое, а может… и Лондон? Она обязательно осчастливит Яна. Хеллер ее вытащил – они заслуживают друг друга!..

Эти мысли Женю только порадовали, безбрежно и безоблачно, с тем трепетом, с которым, наверное, птица вылетает из клетки в огромный сверкающий золотом и бриллиантами зал… Но было еще что-то, неуловимое, тревожное. Оно предательски подкралось, затруднило дыхание и сползло большущим слизнем по позвоночнику. Женя глянула в зеркало. Отражение всколыхнуло в ней всю страшную желанную палитру: сияние и нега парчового платья, портрет, круглая сине-розовая комната, прозрачный янтарный кусочек ее сердца застывшей слезой в шершавой ладони художника, любовь… Девушка вздрогнула и зажмурилась.

– Я согласна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ток в поджилах, день в истоме —

Колесница золотая —

Свет в изломе, тени в доме

Тонут… падают… взлетают…

– А куда мы едем?

Женя знала ответ на свой вопрос, но надеялась, что ошибается.

Жених и невеста выбрали день свадьбы – восемнадцатое июня. Надо было подготовиться, успеть пригласить всех близких, ну и решить связанные с предстоящим торжеством проблемы. Собственно день выбрал Ян, а Жене было все равно: некого приглашать, проблемы отсутствовали и готова она, как пионер, ко всему. Потом, спустя неделю Ян влетел к ней в комнату и радостно сообщил, что, наконец, придумал ей свадебный подарок. До последнего часа это оставалось сюрпризом. И вот во вторник, восьмого июня прикатил «Мерседес» Гречишникова. Теплая компания: Женя, Ян, Грек, его шофер и совершенно незнакомый вальяжный рыхлый тип. Путь на северо-запад по Приморскому шоссе. Спрашивается, куда?

– Ты все увидишь, Женечка, – ответил Хеллер.

Да, она знала. Ошибка исключалась. И сердце ее судорожно, до боли колотилось, лоб покрылся испариной: только бы художника там не оказалось!.. А надо сказать, июнь пришел внезапно. После промозглого, сырого мая на Питер обрушилась неслыханная жара – настоящее лето, каково оно бывает исключительно на югах. Поэтому ипохондрическое состояние единственной женщины, находящейся в салоне «Мерседеса» никем замечено не было. Стекла открыты, кондиционер включен – от духоты изнывают все.

Женя больше ни слова не проронила. Ян вскользь расспросил Грека о каких-то делах с каким-то Ташаном. Грек поблагодарил, сказал, что все удачно закрутилось. А омарошерифообразный незнакомец бросил на девушку два-три неотразимых взгляда, на чем и был задвинут: до места доехал скучающим и неприкаянным.

Наконец машина припарковалась у трехэтажного дома из красного кирпича и белого камня, с полукруглыми эркерами-башенками, крытыми черепицею. Дом окружала оградка в человеческий рост из гранитовых столбов и ажурного вороненого частокола. Участок в полста соток. Место выбрано удачно. Парадный выход навстречу солнцу и заливу. До воды не более ста метров. Прекрасный песчаный пляж. Позади дома густая стена зелени.

– Уже оценил, – празднично ахнул Ян, захлопывая за Женей дверь «Мерседеса». – Чем больше, Саша, я тебя знаю, тем больше уважаю. Посмотрим, что наваял там этот художник.

Дом их встретил резким несущимся скрежетом, незашлифованным боем, сжатым в кулак ритмом, огнем и всей мощью потерявшего управление «Цеппелина». Александр сделал музыку немного тише. На лестницу выскочил в перепачканной краской и силиконовым герметиком робе небритый, взъерошенный Лесков с большой рулеткой в руках. Увидев Гречишникова, облегченно вздохнул:

– А, это вы.

– Уж больно певец у тебя надрывается, – улыбнулся Грек.

– Из этой четверки, Планта я слушаю в последнюю очередь.

– Я же говорил: оригинал! – весело напомнил Грек. – И говорит загадками!

– Ну, здесь-то загадочного ничего нет, – задумчиво молвил Ян, разглядывая розовые своды прихожей и пожимая при этом руку Лескова: – Александр сказал: вы почти завершили.

– Да, осталась одна комнатка на третьем этаже. Денек повожусь, и все.

– Еще Александр сказал, что вы не в состоянии оценить свой труд.