Все это мне было очень знакомо, Эли, естественно, не описывал всех подробностей, но в этом не было никакой нужды. Начиная с того самого лета, когда Шед смастерил мне железную подкову, я не пропускал ни одной летней ярмарки. Мне были известны хитрые намеки, которыми торговец подхлестывал интерес толпы к своему товару, и я помнил последнюю фразу его речи:
- Но я знаю, насколько стеснительны дамы, поэтому, красотки, можете идти своей дорогой, развлекаться, а мой помощник и я будем все время рядом. Присмотритесь к нам повнимательнее, чтобы узнать нас в толпе, и одного слова на ушко, одной монетки в ладошку будет достаточно, чтобы заполучить это чудодейственное средство.
И в этот самый момент Джошуа Сибрук заговорил во весь голос:
- Женщина, купившая эту дрянь, рискует страдать больше, чем от любых мук деторождения.
Знахарь пришел в неописуемую ярость. Лекарства от суставов и зубной боли продавались открыто и стоили всего несколько пенсов, но снадобье, которое он предлагал от женского недуга, обычно продавалось тайно, словно контрабанда, и поэтому стоило намного дороже. Женщины, пробиравшиеся подальше от столпотворения, украдкой совали шиллинг или даже два в ненароком протянутую руку и не требовали сдачи. Джошуа посягнул на его лучший товар. И сойдя со своего помоста, торговец принялся поносить противника. К нему присоединились несколько жителей Маршалси, и вскоре их брань переросла во всеобщее возмущение. И стоило только кому-то из толпы крикнуть: "Топи колдуна", как произошло непоправимое.
- Меня там не было, парень, не тянет меня на ярмарки. Это все рассказала мне Линда, и, пусть она заносчива, но врать не станет. Эсквайр был там тоже - это мне сказал Джем Флауэрс - и он не только не остановил их, парень, а даже подзадоривал толпу. Им так и не удалось дотащить старика до реки, потому что он был такой старый и дряхлый, что умер от ударов еще на ярмарочной площади. А грум твоего отца, Джим, был из первых, кто пинал его ногами и наносил удары.
Во все это очень легко верилось.
- Продолжайте, - попросил я.
И Эли продолжил свой рассказ:
- Девушка чуть не обезумела от горя, и когда старый плотник Куллум получил заказ от твоего отца на роскошный гроб для старика, она отправилась в мастерскую сама и выбрала самый простой гроб, поклявшись, что продаст все в доме, чтобы заплатить за него. Миссис Хант, с фермы Хантов, такая заботливая женщина, пришла, чтобы успокоить девушку, уговорить ее поспать немного, но та все рыдала и рыдала, не двигаясь с места.
Ко дню похорон, люди уже начали сожалеть о содеянном, и на похороны все пришли трезвые и спокойные. А отец твой не заявился, зато Джим, грум его, околачивался там все время, пока кто-то, видевший как он вонзил свое колено в печенку старика, не сказал, что лучше бы ему убираться подобру-поздорову.
В ту самую ночь я поздно работал на своей земле в Лайер Филд. Это как раз по соседству с их домом. И вдруг услышал истошные крики девицы. Я подумал, что ее мучают кошмары, что она там совсем одна, и поспешил к ней, но застал там твоего отца, срывающего с девушки ночную рубаху, а она заходилась от крика. Он ведь громила - твой отец, но во мне так взыграла кровь, что я одним ударом вышиб его на дорогу. Бедняжка припала ко мне в слезах, она говорила, что верила этому человеку, а он участвовал в убийстве ее отца. Она все повторяла и повторяла: "Заберите меня отсюда, заберите меня". Она рассказала, что ты поехал подыскать ей пристанище, и сказала, что знает твой адрес в Лондоне. Я знал, что меня ждет в Маршалси после того, как я нанес эсквайру такой удар, кроме того, я все еще жил надеждой на то, что ты рассказал мне о мистере Горе. Поэтому я продал весь свой скот, сел вместе с ней в экипаж, и мы отправились в Лондон. Мы разыскали то место в Нью Кат - никогда не пойму, какое помутнение разума заставило тебя поселиться в таком неблагопристойном месте, - а толстуха сказала нам, что ты умер. "Унесли сегодня утром", - вот как она сказала. Ну, тогда девушку, как громом поразило. Она лишилась друга, единственного своего друга, так повторяла она.
И тут снизошла на меня десница Божья, и воля его четко обозначилась в моем разуме. Гордая, красивая женщина в огромном городе, без всякой защиты при ее-то доверчивости к первому встречному, в чем я уже убедился... Я понимал, что впереди ее может ждать только жизнь, полная опасностей и мучений. Да еще - кажется, этого я еще не говорил - я ведь видел ее наготу в ту ночь, когда ее рубашка была разодрана в клочья. И я исполнил то, что считал своим долгом перед Богом и людьми. Я женился на ней в то же самое утро. Она сначала была поражена и потрясена, когда я предложил ей стать моей женой, но сие есть деяние Божье, он всесилен и всемогущ. И этим набожным заключением Эли завершил свое повествование, тем самым положив конец всему, на что я еще надеялся в жизни.