Цветущий бизнес

Я подошла и извинилась за легкое опоздание. Он охотно меня простил.

— Отпала нужда в твоих услугах, — сказала я. — Вчера нашла дом сама.

— А как же я? — растерялся он.

— Да никак, воруй себе, пока не поймают. Ты же не у бедных воруешь.

— Я вообще не ворую. Это был единичный случай, клянусь, — он принялся бить себя в грудь кулаком.

Я дала ему понять, что мне-то все равно, но вряд ли так думает его сестра Катерина.

— Уж она-то считает тебя образцом поведения, — выступила я с напутственной речью. — Учился бы ты в институте и не лез в сомнительные дела. Видела у кого воруешь. Здесь уже не милиции надо бояться, а самих терпил. Поймают, живым не уйдешь, — сказала я, вспоминая подвал и амбалов. — Ну иди куда шел и меня не бойся. Я тебе не враг, раз уж ты брат Катерины, хоть и у меня ты стибрил кое-что, да понравилось мне как ты с этим поступил.

Поняв намек, Павел улыбнулся хитро и спросил:

— А нет у тебя еще тех цветов?

— А зачем тебе?

— К девушке сейчас пойду, хочу подарить. Она сказала, что любит герани.

Я обрадовалась и помчалась к багажнику. Достала коробку, разорвала ее, ахнула. Цветы находились в плачевном состоянии, но еще дышали.

— Такие пойдут?

Павел с сомнением посмотрел на них, но сказал:

— Пойдут.

— Привяли немного, но их всего лишь надо полить, — принялась я расхваливать свой товар.

— Вообще-то она любит голубые, а у тебя таких нет, — сказал Павел, аристократично почесывая в затылке.

— Голубые бывают гортензии. Они похожи на герани, но не герани. У меня только герани.

— Ну и ладно. Неприлично мне топать с голубыми, подумают черти что.

— И то верно, — согласилась я. — Положение в стране такое, что даже матери своим сыновьям-младенцам стыдятся перевязывать одеяла голубыми лентами. Бери герани, у меня все цвета приличные.

Павел усмехнулся и сказал:

— Лады. Давай два горшка. С красными цветами и белыми.

— Бери больше. С розовыми бери, с абрикосовыми, с малиновыми.

— У меня всего две руки, — напомнил он, и я смирилась.

— Ладно, не хочешь как хочешь. Я же дарю, так еще и не нравится.

— Нравится, спасибо, — рассмеялся Павел, неожиданно чмокнул меня в щеку и побежал.

Я подумала, что славный он парень, милый и без комплексов, хоть и вор. А кто в нашей стране не вор? Пенсионеры и младенцы.

С этими мыслями я уселась в “Хонду” поджидать Иванову. Ее не было довольно долго. Я разозлилась (кто из нас спешит) и пошла на поиски. Нашла ее по громкому мату в соседнем магазине. Иванова ругалась с продавщицей и покупателями, которые доказывали, что в этой очереди она не стояла. Но дружный гам покупателей тонул в мате Ивановой. Продавщица сдалась, обозвала Иванову алкашкой и дала ей сигарет.

— Алкашки “Кент” не курят, — победоносно изрекла Иванова и направилась к выходу.

Наблюдая эту картину, я делала вид, что не имею к Ивановой никакого отношения. Она же возмущенно ругала очередь до самого дома Верочки и увлеклась так, что даже забыла про Моргуна. Я всячески поддерживала ее, говоря, что ростовчане ужасно невоспитанный народ.

Когда я затормозила у подъезда, Иванова, не остывшая от очереди, с той же яростью вспомнила про Моргуна, назвала его подлецом и пообещала набить его пьяную морду.

— Оставайся в машине, я быстро! — рявкнула она и скрылась в подъезде.

Она пошла крыть Моргуна, бить ему морду, а я оставайся в машине. Можно подумать, я могу пропустить такой спектакль. Конечно же я побежала за ней, точнее, пользуясь разницей в возрасте, я вырвалась вперед и вошла в квартиру на два шага раньше.

— Напился и дверь оставил открытой! — сходу убилась Иванова. — Видит бог, я долго терпела! Ох, даже проводить меня толком не смог!

Она рыскала по квартире: первым делом побежала на кухню. Запечатлев на своем лице беспорядок стола, ринулась в комнату, потом в спальную. Я металась за ней, во всем соглашаясь.

Моргун в одежде, ботинках и шляпе валялся на кровати и спал. Рядом валялся его портфель. Он спал там, где совсем недавно лежала его дочь. И так же цветущие герани стояли за его головой. Мне это показалось странным.

Иванова с криком “проснись негодяй!” схватила его за руку и тут же отпустила ее, издав некое подобие визга, насколько это позволял ее бас. Я тоже завизжала, но не кое-как, а внушительно, давая ей возможность слышать как это делается. Иванова с осуждением взглянула на меня и сказала:

— Он мертв.

— Как мертв? — не поняла я.

— Основательно.

Я не поверила и принялась тормошить Моргуна изо всех сил. Иванова взяла меня за плечо.

— Не надо. Он мертв уже много часов.

— Что же с ним? — спросила я, начиная осознавать происходящее.

— Думаю, сердце… не выдержало, — сказала Иванова и поплелась вон из квартиры.

Все дальнейшее было из серии “очевидное-невероятное”. В машине она достала свой телефон, набрала номер и сказала:

— Зина, наш Фима умер.

Потом потребовала отвезти меня к Зине, потом они вернулись и вместе смотрели на мертвого Моргуна, обнимались, кричали и рыдали. Потом я узнала, что они учились на одном курсе и когда-то были лучшими подругами, пока Моргун не встал между ними.

— Софья, смотайся, сдай билеты, я остаюсь, — в промежутке между рыданиями выдала указание Иванова.