Цветущий сад

Выкрикивая со злобой эти слова, Глория металась по комнате, словно разъяренная кошка, сверкая глазами и размахивая руками в многочисленных браслетах. Она бросила взгляд на свое отражение в зеркале и поправила золотистые локоны. Грудь ее в плотно облегающем платье тяжело вздымалась. С последними словами она остановилась перед ним, заносчиво уперев руку в бедро, прекрасно зная, как выгоднее подать свое тело.

В его глазах зажглась насмешливая искорка, но вместо того чтобы схватить и грубо овладеть ею, как она ожидала, он просто чмокнул ее в щечку.

— Значит, говоришь, дорогая, кончено? Навсегда? Что ж, европейское воспитание подсказало мне, что необходимо лично сообщить тебе о своем решении расстаться, но ты сделала это за меня в такой изысканной манере и так убедительно.

— И куда же ты, черт побери, собираешься смыться? — Глория совсем забыла о приличиях. Внезапно ее охватила тревога. Рамон пожал плечами:

— Кто знает, дорогая. Может быть, в Акапулько или на Тобаго… — Он засмеялся, сверкнув белоснежными зубами. — А может, в Парадиз.

Она оказалась у двери, прежде чем он попытался выйти. Взгляд ее был настороженным. Глория видела Рамона в различных состояниях, но никогда таким, как сейчас. Она беспокойно облизала языком свои накрашенные губы.

— Извини, я погорячилась. — Она кокетливо надула губки. — С моей стороны глупо так злиться на тебя. Я уверена, что ты просто не мог прийти. — Она сделала шаг ему навстречу и подняла руки, обнимая за шею. — Маленькая Глория ужасно по тебе соскучилась. Не хочешь ли, чтобы она показала тебе, как сильно она соскучилась? — Глория прижалась к нему всем телом, но он сбросил с себя ее руки с явной неприязнью.

— Ну хватит. Ненавижу долгие прощания. — Он отстранил ее и открыл дверь.

— Ты не можешь так просто уйти! — пронзительно закричала она.

Рамон заметил, как безобразно она выглядела, когда злилась. Ярко накрашенный рот зиял, словно глубокая рана, на перекошенном лице. Ноздри сузились и побелели, а чрезмерно выщипанные брови делали ее и без того маленькие глазки еще меньше.

— Перестань обращаться со мной, как с одной из своих собачек, Глория, — сказал он неестественно спокойным тоном, — или как со своим доверчивым мужем. Наш роман — если так можно назвать отношения, лишенные любви — подошел к концу. Я предпочел бы, чтобы мы расстались друзьями и не устраивали скандала.

— Это все из-за этой шлюхи Марьинской? — Она потеряла остатки самообладания и бросилась на него с кроваво-красными ногтями. Рамон схватил ее за запястья с такой силой, что чуть не сломал ей руки.

— Марьинская ничуть не больше шлюха, чем ты. К тому же у нее есть неоспоримое преимущество — она получила хорошее воспитание. Это то, чего О'Шогнесси не сможет купить тебе ни за какие деньги.

— Я поняла, это она!

Рамон оттолкнул ее, и Глория растянулась на полу.

— Кстати, порой встречаются женщины, к которым слово «шлюха» никак не подходит, чего не скажешь о многих твоих подругах.

— Сволочь! — завизжала Глория, забыв все свои благородные манеры, когда дверь за ним захлопнулась. — Поганый ублюдок!

Заливаясь слезами, она колотила руками и ногами по лиловому ковру, устилавшему пол, пока банкир из номера-люкс этажом ниже не позвонил управляющему и не пожаловался на шум.

* * *

Принимая ванну, переодеваясь и готовясь к поездке на Кейп, Нэнси была целиком поглощена своими мыслями. Только когда Моррис сообщил, что ей звонили из Вашингтона, она наконец вернулась к действительности.

— Муж не сообщил, когда будет удобно позвонить ему?

Расписание Джека в Вашингтоне было чрезвычайно плотным, и Нэнси не хотела тратить попусту время на попытки связаться с ним, если у него было совещание.

— Нет, мадам. Звонил не мистер Камерон, а мисс Гизон.

— Понятно. Мисс Гизон не оставила сообщения?

— Да, мадам. Она просила передать вам, что сенатор сегодня вечером улетает в Чикаго и не сможет связаться с вами до пятницы.

— Благодарю, Моррис.

Нэнси позволила Моррису помочь ей накинуть шубу на плечи и надела перчатки. В Чикаго собирались бизнесмены, чтобы обсудить последние проекты федерального правительства по повышению уровня занятости населения. Это было более важное событие, чем обезумевшая от горя жена. Она так нуждалась в его поддержке, а он не обращал на нее ни малейшего внимания.

Выйдя на улицу, Нэнси зажмурилась от ослепительной белизны снега. Вполне возможно, что Джек попросил Сайри позвонить в Нью-Йорк, лежа с ней в постели. Нэнси явственно представила эту сцену: «Да, кстати, Сайри. Позвони в контору адвоката по поводу нового плана ассигнований. Отшей этого идиота из Пенсильвании и передай Нэнси, что я позвоню ей, когда вернусь из Чикаго».

Сайри наверняка держала блокнот и ручку у изголовья. Она была очень рациональной. Нэнси судорожно вздрогнула и села в «ролле». Она дала себе слово ни о чем не думать, пока не приедет в Хайяннис. Ни о Джеке, ни о докторе Лорримере. ни даже о Рамоне.

Коллинз укутал ее колени пледом из меха котика. Нэнси не могла заставить себя не думать о Рамоне. Она ощущала его незримое присутствие.