Цветут сады на Урале

— Плод-геркулес для наших мест — 220 граммов! Это же настоящая находка!

Слушая Аркадия Павловича, с увлечением рассказывающего о своем новом сорте, я подумал, что хорошо, когда среди нас есть вот такие неистовые люди. Пусть их будет еще больше.

Это наша самая бесценная находка!

СИБИРСКАЯ ЗВЕЗДА

К самой деревне подступали желтеющие поля ячменя и красно-розовой отцветающей гречихи. Рожь была сжата, и суслоны, как палатки в армейском лагере, выстроились в несколько рядов. Они тянулись к зеленому лесу, за которым поднималась гряда Саян, замыкая даль зубчатой голубой стеной.

Полуденное солнце палило землю, и только белые вершины гор искрились в знойном воздухе. Над горами плавали пушистые облака. Земля, накаленная солнцем, дышала теплом.

Сад колхоза имени С. М. Кирова начинался от деревни и примыкал к ближним полям. Он был обнесен низкой изгородью. Большая половина его раскинулась на косогоре, обращенная к солнцу.

У избушки, под навесом, заставленном пустыми ульями и корзинами, стоял высокий мужчина в шляпе с черной сеткой, заброшенной на поля шляпы. Он держал в руках дымокур, над которым поднимался белесый пахучий дымок. По рукам его, измазанным медом, ползали пчелы.

Из избушки выбежала босоногая девчурка в клетчатом платье. Она с любопытством уставилась на нас. Серенькие глазенки ее, живые и искрящиеся, так и пылали под выгоревшими, рыжеватыми бровями.

— Товарищ Баглай, здравствуй!

Из-под навеса вышел хозяин, сощуренными глазами: посмотрел на приезжих и низко поклонился.

— Как идут дела?

— Дела як сажа бела, товарищ секретарь.

— Знаешь?

— Еще бы! Говорят в колхозе, секретарь на машине разъезжает, проверяет где и что. Может, думаю, и ко мне заглянет.

— Значит, ждал?

Он лукаво ухмыльнулся и уклончиво ответил:

— Неловко было мимо проехать секретарю.

Баглай поставил на чурку дымокур, осторожно снял с рук прильнувших пчел и сбросил их на траву.

— До чего строго сберегают свое добро, жизни не щадят. Учиться нам, людям, надо вести хозяйство у них, у пчел. И бережливы, и трудолюбивы, и дисциплину блюдут. С лодырем у них своя расплата: за шиворот — и из улья вон.

Секретарь райкома — человек наблюдательный и привыкший понимать других с полнамека, догадался, к чему клонит Баглай. Он тоже недвусмысленно заметил:

— Ваши лодыри в ваших руках. Поступайте с ними по всем строгостям колхозной жизни.

— Так-то оно так! — Баглай покрутил головой. — Мы перевоспитываем. Люди — не пчелиные трутни.

— То-то! Ну, как сбор?

— Слава бо… — он запнулся и виновато досказал: — Ничего-о! Медок есть. Что ни день, то трудодень. За летошний год до четырех тысяч рублей выручили. И дело будто все на виду, и колхоз наш небольшой — семьдесят две пчелиных семьи, а работаем споро, пока взято́к есть.

— Один хозяйствуешь?

— Инструктор у меня есть, Петро Лукьянович. Все больше на пару с ним в саду. Баглай вдруг засуетился.

— Нюрка! — позвал он, — Иди сюда.

На голос его подбежала девчурка.

— Он, дядя Баглай, — не дожидаясь, что скажут ей, скороговоркой выпалила она.

Баглай махнул рукой и ворчливо бросил:

— Прилипла стрекотунья!

— А что я говорила? Вот и угадала, вот и угадала, — довольная повторила Нюрка и запрыгала, похлопывая в ладоши.

— Беги к Петру Лукьяновичу, скажи, мол, приехали.

Девчурка стремглав убежала.

— А мы вот с нею поспорили — заедете или нет. Проспорил. Правду сказать, не надеялся. Думаю, уборка в голове, не до саду. Выходит — ошибся.

Мы присели в тени избушки. Трава и цветы дышали запахом меда. Вокруг нас гудели пчелы, звенели кузнечики. Ровными лентами вверх по косогору взбегали фруктовые деревья с густой молодой кроной, темно-зеленые кусты вишни, чуть светлее — крыжовника и смородины. К аромату разнотравья примешивались струи созревающих фруктов, будто горячий воздух был настоен на яблоках, сливах и терпкой черемухе. Так бы и дышал этими бодрящими духами природы, животворными для человеческого здоровья. От всей этой благодати было радостно и светло на душе. Казалось, яркими красками и сильными запахами августовского дня полна вся земля.

Вскоре вернулась Нюрка. Запыхавшаяся от бега, с мелкими капельками пота, выступившими на лбу, она сообщила, что Петра Лукьяновича нет дома, на двери замок и, наверное, он куда-нибудь уехал.

— Жалко, что не застали, — сказал Баглай. — Я-то новый человек, а он четыре года тут бился, пока не достиг своего. Теперь и председатель колхоза, как вспомнит про это, говорит: «Недооценивали значение сада». А оно всегда так бывает в новом деле. На все рукой машут, мол, пустяки, а как поставит человек дело — «недооценивали». Всякое начало трудно.

Секретарь райкома, чуточку разомлевший от зноя дня и уставший от езды в машине по лесным и полевым дорогам, был доволен перепутьем. Он отдыхал в саду всей душой и телом. Слушая спокойный голос Баглая, говорившего сущую правду, так частенько и бывает, он мысленно соглашался с ним. Секретарь райкома угадывал в садоводе хорошую «хозяйскую струнку», и ему было приятно слушать Баглая, неторопливо изливавшего все, о чем он думал, что волновало его. Он спросил садовода, помогают ли теперь, доволен ли он.