Цветы для Чирика

Небылицами оказались и слухи о якобы бурном милицейском прошлом Лени Чирика. На самом деле Леня Чирик даже двух месяцев не проучился в высшей школе милиции. Оттуда его весьма своевременно изгнали, скажем так, за неважное поведение. Правда, один из близких подельников Лени Чирика Серега Херетин действительно закончил в свое время высшее командное училище внутренних войск, зато третьим членом банды вообще оказался деревенский парень, нигде и никогда не учившийся татарин Харис Латыпов. В свое время Латыпов переселился в Новосибирск, но в городе ему не повезло. В ходе каких-то мошенничеств Латыпов потерял квартиру и перебрался в большое село Кочки, расположенное недалеко от Новосибирска. И Леня Чирик, и Серега Херетин не один раз наезжали отдохнуть в Кочки к корешу.

Банду Чирика брали в Уфе.

Серега Херетин и Харис Латыпов были убиты в перестрелке.

При осмотре трупов выяснилось, что Херетин убит выстрелом в спину.

Вполне возможно, что пристрелил Серегу Херетина сам Чирик, совершенно не желавший, чтобы его подельники разговорились, попав в руки милиции. Доказать это, правда, не удалось. Чирик все валил на Латыпова. Водворенный, наконец, в новосибирскую тюрьму, Чирик сразу постарался расположить к себе следователей постоянными горестными восклицаниями типа: «Ах, как я жестоко ошибался в жизни… Ах, как я напрасно прожил свою жизнь… Одно у меня теперь желание – исправиться… Ах, только вы и можете меня понять…».

Впрочем, эти горестные восклицания не помешали Чирику одновременно жаловаться на тех же самых следователей в генпрокуратуру – по поводу якобы неправильного ведения следствия.

Жизнь в тюрьме для Чирика оказалась нелегкой.

Кроме обычных бытовых жалоб, Чирик неустанно подавал и такие, в которых просил оградить его от сокамерников, поскольку, не без оснований, опасался, что в любое время на него могут наслать «торпед».

«Спасите мою жизнь, – писал Чирик своему тюремному начальству и начальству своего тюремного начальства. – Мне кругом грозит опасность. Сидеть мне еще не мало, но я надеюсь на амнистию. Я хочу выйти из тюрьмы не калекой и не обиженным, потому что теперь, много подумав, твердо встал на путь исправления…».

Впрочем, одновременно Чирик вел и активную тайную переписку. С одним из своих немногих дружков.

«Я тебе точно говорю в последний раз, – писал Чирик так и не установленному дружку. – Ты хорошо подумай. Ты что предлагаешь такое? Мне такая свобода за столько зеленых не нужна. За столько зеленых можно самого Ельцина замочить и всех его мусоров. Ты хорошо подумай и сам пойди в прокуратуру, но обязательно с адвокатом. И пусть адвокат грузится зелеными, но не в таком количестве. Понял? Спрос у меня такой. Ну, а что «макар» с моими пальчиками попал в чужие руки, так на то наплевать. Надо просто сказать, что «макара» я купил случайно на вещевом рынке у молодых ребят, после того, как в меня враги стреляли…».

Как узнал из статьи Куделькин, даже в тюрьме Леня Чирик характеризовался самым не лучшим образом.

Лжив.

Неуживчив.

На беседы воспитательного характера никак не реагирует.

Был замечен в подготовке побега. Из камеры изъяты веревка и проволока, заточенная под пику. Пытался склонить к побегу других.

И все такое прочее.

Обычно в период окончания следствия обвиняемых перевозят из тюрьмы в изолятор временного содержания. Но на перевозку Лени Чирика осторожная новосибирская прокуратура не отважилась. Еще некоторое время Чирик сидел в одиночке, поскольку сотрудники прокуратуры, как и сам Чирик, отлично понимали, что попади Чирик в общую камеру, сокамерники вряд ли дадут неуживчимому чемпиону дожить до суда.

Из одиночки Чирик и сбежал.

Сбежал и безнадежно затерялся на необъятных просторах России.

Казалось бы, все.

Нет Чирика.

Но вдруг новое преступление.