Цветы для Элджернона

Я видел, что он хочет закончить этот разговор, однако я не хотел его отпускать. Мне надо было выяснить, какими же знаниями он обладает.

И я выяснил.

Физика: ничего, кроме квантовой теории поля. Геология: ничего о геоморфологии, или стратиграфии, или даже петрологии. Ничего о микро- или макроэкономической теории. Математика на элементарном уровне: вариационное исчисление, и ничего о банаховой алгебре или римановых многообразиях. С этого начались мои открытия в конце недели.

Я сбежал с вечеринки, чтобы погулять и все обдумать. Мошенники – оба. Изображают из себя гениев. А на самом деле обычные люди, работающие вслепую и делающие вид, что они наполняют светом темноту. Почему все лгут? Никто из моих знакомых не является тем, за кого себя выдает. Я свернул за угол и вдруг увидел бегущего за мной Берта.

– В чем дело? – спросил я, когда он поравнялся со мной. – Ты за мной следишь?

Он передернул плечами и как-то вымученно засмеялся:

– Экспонат А, звезда нашего шоу. Разве я могу допустить, чтобы тебя сбил какой-нибудь ковбой-мотоциклист или ограбили на Стейт-стрит?

– Мне не нравится, что меня держат под стражей.

Он шел рядом, избегая встречаться со мной взглядом и держа руки в карманах.

– Чарли, знай меру. Старик на грани. Эта конференция для него очень много значит. На кону его репутация.

– Я и не знал, что ты с ним так близок, – поддразнил я его, вспоминая, как он нередко жаловался мне на то, что профессор узколобый и чересчур напористый.

– Мы с ним не близки. – Берт с вызовом посмотрел мне в глаза. – Просто в этом вся его жизнь. Он не Фрейд и не Юнг, не Павлов и не Уотсон, но он делает нечто важное, и я уважаю его за самоотдачу. Может быть, еще больше, потому что он, обыкновенный человек, пытается сделать нечто великое, тогда как великие люди заняты изготовлением бомб.

– Хотел бы я услышать, как ты в лицо назовешь его обыкновенным человеком.

– Не так важно, чтó он о себе думает. Да, он эгоист, и что? Без настоящего эго невозможно замахнуться на такое. Я видел немало людей, подобных ему, так что могу с уверенностью сказать: их важность и самоутверждение соседствуют с большой толикой неуверенности и страха.

– А также лицемерия и поверхностности, – добавил я. – Сейчас я вижу их насквозь: лицемеры. Я всегда подозревал это в Нимуре, который, кажется, постоянно чего-то опасается. Но кто меня удивил, так это Штраус.

После паузы Берт сделал глубокий выдох. Мы завернули в закусочную, чтобы выпить кофе, и я не видел его лица, но этот выдох свидетельствовал о нарастающем раздражении.

– Ты считаешь, что я неправ?

– Послушай, ты быстро прошел огромный путь. У тебя великолепный ум, твой интеллект зашкаливает, а знаний у тебя уже сейчас больше, чем многие получат в течение жизни. Но ты однобокий. Знания… видение… это твое. Однако в тебе пока не развилось понимание… а правильнее сказать… толерантность. Ты назвал их лицемерами. Но разве они хоть раз утверждали, что они совершенны? Что они супермены? Они обычные люди. А ты – гений.

Берт сам себя оборвал, внезапно осознав, что он читает мне проповедь.

– Продолжай.

– Ты знаком с женой Нимура?

– Нет.

– Чтобы понимать, почему он всегда в таком напряжении, даже когда в лаборатории и с лекциями все хорошо, ты должен знать Берту Нимур. Ты в курсе, что она обеспечила ему место профессора? Что это она, пользуясь отцовским влиянием, выбила для него грант от Уэлбергского фонда? А сейчас она его подтолкнула сделать еще сырую презентацию на конференции. Пока ты не оказался в руках такой женщины, как Берта Нимур, тебе не понять, что испытывает профессор.

Мне нечего было ему возразить, и я видел, что он хочет поскорее вернуться в отель. Всю дорогу мы хранили молчание.

Я гений? Вряд ли. Еще нет, уж точно. Как сказал бы Берт, любящий поиграть с эвфемизмами образовательного жаргона, «я особенный»… такой демократичный термин, используемый вместо уничижительных ярлыков в отношении людей как одаренных, так и ущемленных (то бишь просвещенных и умственно отсталых), и когда это словечко обретет какой-то смысл, его заменят другим. Ведь в чем состоит идея: использовать выражение, которое ничего и ни для кого не означает. «Особенный» относится к двум крайним точкам спектра, поэтому можно сказать, что я всю жизнь был особенным.

Познание… странная штука: чем дальше я продвигаюсь, тем больше вижу вещей, о существовании которых я раньше даже не подозревал. Еще недавно я полагал, глупыш, что смогу познать все – овладею всемирным багажом знаний. А сейчас думаю: дай бог увидеть некий общий план и усвоить хотя бы малую толику.

Хватит ли мне времени?