— Я прошел в свой кабинет, сел и стал читать. Однако с чтением у меня не клеилось — я никак не мог сосредоточиться. Как будто бы все вокруг вдруг разом изменилось. Потом я подумал об этой книжице: моя судьба была в руках Виктора — скандал, который он все время с наслаждением описывал, сопровождая его гадкими намеками и мерзкими шуточками, даже в присутствии посторонних — слава Богу, что хоть никто ни о чем не догадывался.
— Так ты, выходит, знал, что он собирает на тебя компрометирующие материалы?
Винге покачал головой и закусил губу. Зубы у него были чрезвычайно мелкие, острые, но при этом ослепительно белые.
— Не совсем так,— ответил он.— Точно я этого не знал вплоть до понедельника. В тот день я пришел к нему за кое-какими сведениями. «Возьми договор о торговле и найди там сам»,— сказал он мне. Он был страшно раздражен. Потом он вынул из ящика вот эту книжицу и прочел мне вслух несколько строчек. Это подействовало на меня, как удар кулаком в лицо. Я спросил его, чему он так радуется. Он ответил: «Радуюсь? — да нет, радоваться тут действительно нечему. Все это очень, очень плохо…» Ты, разумеется, понимаешь, что весь день после этого я был сам не свой.
Молчание длилось не больше секунды.
— Продолжай,— попросил Тирен.
— Я остался после окончания рабочего дня и дождался, пока все уйдут из отдела. Тогда я прошел в его кабинет.
— Он был не заперт?
Винге кивнул.
— Он никогда его не запирал. Говорил, что это препятствует нормальному общению и мешает уборке помещений.— В глазах его появились искорки смеха.— Продолжать? — Тирен кивнул.— Я выдвинул ящик стола, достал книжку, сел в его кресло и начал читать. Десять — пятнадцать первых страниц были полны каракулей с перечислением разных гадостей, мелочных придирок; отметил он там и пару серьезных ошибок с моей стороны, которые, впрочем, я давно уже исправил. Все это аккуратно датировано и снабжено комментариями. Были там намеки и на… на мою личную жизнь. Например, что женщины меня не интересуют. Другие гнусности, гадости, наконец, откровенная ложь. Я чувствовал, как во мне поднимается волна ненависти. Мерзость! Если бы
Тирен напряженно вслушивался в этот поток слов. Он заметил, как пылкий поначалу тон Винге и негодующие жесты сменились вполне здравыми, холодными рассуждениями о контрмерах. Набрав побольше воздуху в легкие, он внушительно начал:
— А ты знаешь, что из всего, с чем мне пришлось столкнуться во время этого расследования, те обстоятельства, о которых ты сейчас рассказываешь,— самые подозрительные? У тебя нет алиби. Зато есть мотив…
Он хлопнул рукой по записной книжке. Винге слабо улыбнулся.
— Да, знаю. Но, мне кажется, ты должен понимать, что будь я убийцей, едва ли я стал бы рассказывать тебе все это. Согласись, то, что я говорю,— своего рода психологическое алиби…
— Будущее покажет. А что было дальше?
— Во вторник я Виктору ничего не сказал. Пытался держать себя как обычно. Как я уже говорил, я отправился домой. И кстати, насчет алиби…— Он засунул два пальца в нагрудный карман пиджака и вытащил мятый использованный билет в кино.— Это единственное материальное алиби, которое я могу представить. Я действительно пришел домой за несколько минут до твоего звонка. А потом, когда ты сказал мне, что Виктор мертв, я понял, что у меня появился шанс избавиться от этой книжки.— Он снова потянулся к бокалу.— Да, если б не шерри, не знаю, что подвигло бы меня на эту исповедь. Сколь! — И, не дожидаясь ответа, одним глотком осушил бокал.