Цветы для Розы

Бурье описывал разыгравшуюся сцену так красочно, что Тирен не выдержал и рассмеялся. Широко расставив руки, как будто сдвигая в сторону всю эту груду мелочи, комиссар продолжал:

— С помощью стаканчика вина, разных сочувственных слов и прочих увещеваний мадам Меру удалось наконец успокоить. Ей объяснили, что Жан-Поля вовсе не подозревают ни в какой краже или другом серьезном преступлении, что, вообще говоря, не совсем соответствовало истине. Хотя вполне возможно, что он действительно ни в чем не виноват. Ей сказали, что просто у него нашли одну вещь и полиция хотела бы выяснить, откуда она у него. «Что за вещь?» — спросила она. «Портфель».— Глаза у нее широко распахнулись, она, казалось, застыла от изумления, потом наконец выдавила: «О, Господи, портфель — такой черный, да?» И когда это подтвердили, сказала: «Наверное, это тот самый, что я ему дала». Услышав это, начальник участка сразу же решил направить ее на Кэ-д'Орфевр, с тем чтобы дальше мы разбирались с ней сами. А теперь — вернемся к записи.

Приглушив звук, он снова прокрутил пленку вперед, пропуская вводную часть допроса, и, найдя наконец нужное место, сделал погромче:

— Будьте добры, взгляните на этот портфель.

— Да-да, я вижу. Совершенно верно, это тот самый портфель, что я дала сыну, потому что думала, что ему он может понадобиться больше, чем мне, да и кроме того, я не люблю черных вещей и абсолютно не представляла себе, что мне с ним делать.

— А почему вы решили, что это тот самый?

— Вот здесь, наверху, он поцарапан, как будто его скоблили.

— Стало быть, вы утверждаете, что это не вы и не ваш сын поцарапали его?

— Было бы полным идиотизмом самому резать такой портфель.

— Как вы считаете, а для чего его скоблили?

(Ответу предшествовала небольшая пауза.)

— Может, там было написано имя владельца — по крайней мере, похоже.

— Верно, там была монограмма. Так вот, когда у кого-то на портфеле выгравирована монограмма, которая, так сказать, не совпадает с его собственной,— это ведь выглядит не слишком здорово, не так ли, мадам?

— Да, действительно, это нехорошо. Я бы сказала даже, что если найдешь такой портфель, то его следует сразу же отнести в полицию. Но ведь я не видела, что он порезан,— точнее, мне и в голову не пришло, что там могла быть монограмма. Будь там монограмма, я бы ни за что не дала этот портфель сыну,— ведь с ним в два счета можно влипнуть. Но поскольку этот господин так и не вернулся за ним, а в самом портфеле ничего не было, то я и отдала его сыну, когда он заглянул ко мне вечером. (Короткая пауза.) Теперь-то я понимаю, что это было глупо.

Тирен снова весь напрягся, ожидая следующего вопроса, который незамедлительно последовал:

— Когда это было?

— В понедельник вечером.

Опять последовала пауза; пленка продолжала потихоньку крутиться. Потом раздался голос следователя:

— Вы сказали, что знаете, кто оставил портфель. Не будете ли вы так добры рассказать максимально точно, как все это происходило. Постарайтесь хорошенько все вспомнить — каждую деталь. Не торопитесь — все, что вы скажете, чрезвычайно важно для вашего сына. Итак, пожалуйста,— мы записываем.

Снова возникла пауза; последние слова следователя, похоже, отчасти ее напугали. Наконец она торопливо заговорила, все больше и больше оживляясь по мере рассказа: