Цветы Эльби

— Ну, беглец, как съездил? — спросил старик что-то уж слишком весело: наверное, все-таки таил обиду. — Что видел? Что слышал? Говорят, на раскопках был, у самого профессора… А я как узнал, что ты уже дома, так сразу сюда. Коней на ребят оставил. Поведут на Сархурн. Знаешь, где Сархурн? Да, да, там… помнишь, мы с тобой разок бывали.

Сархурн… Северный мыс Юхминского леса, врезавшийся в заливные луга речки Тет. Живописнейший уголок Чувашии. Березняк там сказочный, сквозной, солнечный. Что ни деревце, будто невеста в серебряных монистах, и кора необычная, с розовым оттенком.

Может, потому и называется место — Сархурн, то бишь красные березы. А под березами — чай-трава, издалека дурманит.

Так, разговаривая о Сархурне, мы с дедом вышли в сад, присели на скамейку.

— С самим-то беседовал, с профессором? — переспросил Ендимер. — Говорят, шибко грамотный, голоса! Повидаться бы с ним, да все времени нет.

— Говорил, мучи, говорил с профессором. Давно он тут, в Чувашии, и возле Таябы работал, и под Чебоксарами.

— Ну… а что он говорит о крепости? — старик достал трубку, приготовился слушать.

Я начал с того, что Тигашевская крепость, по словам профессора, построена примерно лет восемьсот назад. Вокруг нее рвы, канавы. Остатки подъемных мостов. Предполагают, что крепостью владел чувашский тархан.

— А когда же она пала, крепость? Какие предположения?

— Да лет шестьсот… Взята войсками Батыя, внука Чингис-хана.

— К-хм, вот как…

Ендимер насупился, машинально поглаживая бороду, потом пощипал усы.

— Может, и прав твой профессор. Большим людям больше видно. А все-таки в народе по-иному сказывают. Издавна ходит слово о крепости, и все не забывается.

— Конечно, мучи, — поспешил я согласиться с дедом, даже головой для пущей важности кивнул, чтобы он не сомневался.

— Историю эту я слышал от деда, а дед от своего отца. Так из колена в колено дошла до наших дней.

…Тигашевский карман с давних пор был славой и честью тарханов на юге Чувашии. А разрушен он при тархане Миндыбае.

Едва Миндыбай стал тарханом, вторглись на чувашскую землю несметные орды кочевников. Подобно саранче напали на отряды великого эмбю[15] и стали продвигаться в глубь страны. Скоро дошли и до наших мест, до юхминского края. Народ побросал жилье, стал уходить в леса.

Там вольные духом юхминцы собирались с силами, готовясь к борьбе. Великий эмбю призвал одного из самых смелых и мудрых — пинбю[16] Актаная, дабы возглавил он войско и задержал нашествие.

Актанай, старейший и храбрейший, чьи седины и боевой опыт вызывали уважение даже у врагов!

Юхминцы укрепили крепость, углубили рвы, построили мосты, установили мощные пращи-сивалки, метавшие камни на тысячу локтей… А на дорогах вокруг крепости разбросали утсиени — железные шипы против вражеской конницы. Попадет такой шип под копыто — конь упал и всадник — наземь.

Только одну тайную тропу, петлявшую по болотам, оставил Актанай свободной, чтобы поддерживать связь с великим эмбю.

У всех была одна дума — умереть, но не сдать крепости. Лишь тархан Миндыбай держал на уме другое.

Не верил он в победу. И задумал Миндыбай сдаться иноземцам, платить им дань, а самому по-прежнему спокойно владеть крепостью и угодьями.

Послал он во вражеский стан лазутчика, и тот вскоре провел пришельцев тайной тропой к самой крепости.

А дело было ночью. Храбрый пинбю Актанай спал, спали его сербю и вунбю — сотники и десятники. А стражу Миндыбай подпоил хмельным зельем, сон-травой.

Как ворвались пришельцы в крепость, проснулся Актанай и сразу понял — плохи дела. В одном белье кинулся к воинам, поднял их, и все вместе бросились к мосту — преградить дорогу врагу. Но враг был хитер, оставил старика биться с несколькими воинами, а остальные бросились по домам, по княжеским покоям, — и пошла тут резня.

Ранен был Актанай, крепкий аркан свалил его наземь. Заточили старейшего в темницу.

Так пала Тигашевская крепость. Погибла надежда юхминцев.

Враг ликовал. Миндыбаю несли дары и называли его при этом не иначе, как мурза.

Утром, едва взошло солнце, привели пинбю Актаная к вражескому военачальнику.

— Скажи-ка, — грозно спросил военачальник, — где находится табор великого эмбю, где поставил он свои знамена?

Отвечал мудрый Актанай:

— Паршивая овца все стадо портит, да, к счастью, она одна. Спроси Миндыбая, а я тебе ничего не скажу.

— Смотри, Актанай, — пригрозил военачальник, — на костер угодишь. Жизнь или смерть — выбирай.

— Смерть страшна, да недолга, — тихо молвил Актанай, — а предательство — мука вечная. Я воин — умру с чистой совестью, за свой народ.

— Совесть… народ, — рассмеялся начальник, свистнув нагайкой, — вот твой брат-чуваш и сожжет тебя.

— Если найдешь такого.

— Уже нашли. Эй, Миндыбай… Позвать тархана!

Миндыбай уже стоял рядом. Был он бледен, как отбеленный холст, голова опущена.

…К полудню на крепостной площади сложили костер. Актаная привязали к столбу.

— Начинай, — приказал военачальник Миндыбаю. — Да побыстрей шевелись.

Руки Миндыбая дрожали, когда он поджигал сухие поленья.

Жадно взметнулось пламя, облизывая хворост. Пахнуло жаром.