Цветы эмиграции

«Неполноценный. Мужчина без жены – неполноценная личность», – фраза била его прямо в сердце. Неполноценный, потому что прятал голову, как аист под крыло, от проблемы, решаемой одним визитом к урологу. Его ли вина, что он остался без семьи? Конечно! И не чёртов фимоз испортил их брак, а он сам, Василий. Покраснел, вспомнив презрительный взгляд бывшей супруги после каждой его неудачной попытки выполнить супружеские обязанности. Лежала так, как будто её пытали, потом поворачивалась спиной и выказывала презрение к его мужскому началу. От этого и борщи её словно были приправлены неудовлетворенностью, любовью там и не пахло.

В общем, они стоили друг друга.

Василий передёрнулся от отвращения. У жены отсутствовало главное украшение – женская грудь. Его рука шарила по месту, где она должна находиться, и натыкалась на холодные твёрдые соски под тряпочками, имитировавшими пышные формы. В супругах задохнулись чувства, когда-то бывшие страстными и нежными. В общем, их супружество было стопроцентным браком (в другом значении это слова), сделавшим его неполноценной личностью, а её – злой бабой.

Грубоватый по натуре Василий внутри себя скрывал нежность и мечтал о возвышенной любви, единственной, неповторимой, но романтика и фимоз были несовместны.

Он решил жить в квартире, где останавливался с Густавом: недалеко от метро, близко к центру и хозяйка не мелочная – получила деньги за полгода вперёд и больше не появлялась. Обычно хозяева проверяли каждый гвоздик, вбитый в стену без их разрешения, заглядывали во все углы и щели. Насмотрелся он на таких, когда мотался по разным городам. Нынешняя оказалась очень интеллигентной, словом, ему повезло, как вообще везло в последнее время в Москве.

Василий изменился за месяц, проведённый в еврейской общине: улыбался, спокойно спал по ночам и не тревожился по пустякам. С кусочком обрезанной плоти исчезла обида на весь мир.

Густав позвонил, когда Василий почти перестал ждать от него известий:

– У нас всё хорошо. Тебе придётся вернуться в Фергану, закончить все дела с Шахином и приехать опять в Москву. Скоро встретимся, у меня хорошие новости.

Глава 4. Шахин. Начало резни. Пожар

Айша обожала слушать рассказы отца, тосковавшего по родине. Она почти каждый день заходила к нему в гости и после замужества. Вечером, смеясь, говорила мужу:

– К отцу снова ходила.

– Опять про Боржоми слушала.

– Как ты угадал? – звонко смеялась она и лучилась от счастья. Ей повезло: она вышла замуж по любви, жила в согласии и достатке. Конечно, Шахина нельзя было назвать красавцем, но мужчиной настоящим он точно являлся: она до сих пор любила его фирменную улыбку, игравшую на полных мясистых губах, жилистые руки и грудь в курчавых завитках волос. Айша особенно ценила, что он не запрещал ей часто ходить в родительский дом, и иногда составлял жене компанию. Садился рядом с ней и внимательно, как будто в первый раз, слушал тестя.

– Знаете, дети, как называли место, где я родился? Деревня Даба. Она лежала на дне ущелья среди озёр. Вода в них такая чистая, что я видел на дне самую мелкую рыбёшку. И воздух хвойный, дышишь – и жить хочется. Старики крепкие были в тех местах, хворь не липла к людям. Они купались в целебной воде и молодели. Я часто с друзьями уходил качаться на висячих мостах над Курой, потом лазили в развалинах старых домов в пещерном городе. А наш дом построил мой дед, молодой ещё был и неженатый. Помню, как сидели с ним на веранде и смотрели на горы в деревьях. Но вскоре нас насильно вышвырнули из родного дома.

В этом месте старик замолкал, морщинистое лицо его кривилось, он закрывал лицо руками и молча глотал слёзы. Кадык на шее дёргался часто и неровно. Успокоившись, он продолжал рассказывать, как их выкинули в 1944 году из отчего дома и привезли в необжитые места Ферганской долины.

– Мне не хватает здесь гор, леса и свежего воздуха. Чувствую, как лёгкие забились пылью. Жаль, меня похоронят здесь. И вы останетесь жить в этих местах.

Отец ошибался. Прах его упокоился в степи на мусульманском кладбище, а дети и внуки убежали далеко-далеко. Убежали, чтобы не умереть.

Ему и в голову не приходило, что степная пыль – не самое страшное. В жизни детей случится что-то, что он не мог представить себе даже в самом страшном сне.

Однажды ночью начался пожар! Дом горел. Красные языки пламени ползли вверх, охватывали стены, трещала крыша. Огонь и разъярённые вопли с улицы:

– Бейте, уничтожайте турков-месхетинцев!

Крики становились всё громче и громче. Пламя освещало поднятые вверх руки с железными прутьями арматуры, кетменями, палками. По воротам гремели камни.

Хозяева не верили своим глазам. Дом, построенный их руками сразу после женитьбы, горел не в страшном сне, а на самом деле.

Стены рухнули, следом полетели куски черепицы. Осколки оконных стёкол пускали всполохи огненных зайчиков и смеялись над Шахином.