Цветы эмиграции

– Не забыть бы очки, – напоминал себе и тёр переносицу. Жест, который родился за часами, проведёнными у компьютера в бытность работы программистом, прижился навсегда.

Умение просчитывать шаги, грамотность и личное обаяние помогали ему: торговые сделки с партнёрами шли ровно, без злости и подводных камней. Ему доверяли, как доверял бывший хозяин помещения, который по-прежнему забегал к нему посидеть, поболтать и дать дельные советы.

– Когда разбогатею, с меня щедрый башиш, – смеялся Густав.

– О нет, взятки в этой стране запрещены, – отмахивался гость.

Жена ещё спала, когда Густав выходил из дома, ставшего скучным и пустым после отъезда Дэна в частный пансион по совету Людвига.

Вот-вот должен был приехать Василий. Вдвоём уже не так страшно. Прошло почти полтора года с тех пор, как они расстались в аэропорту в Москве. Василий хохотал нарочито громко, но глаза у него были печальные.

Глава 11. Василий едет в Германию

Василий получил въездную визу в Германию. Он имел право жить на территории этой страны по закону для лиц еврейской национальности. Густав предложил ему побыть ещё немного в Москве, наработать первых клиентов – этнических немцев, которые начали перебираться на новую родину из Средней Азии и Казахстана, Украины и Поволжья. Василий должен был встречать их в Москве, ездить с ними в посольство Германии, помогать заполнять анкеты, провожать в аэропорту, заполнять таможенные декларации. По сарафанному радио будущие переселенцы уже обращались к Василию.

Вскоре он взял себе помощника – племянника раввина из еврейской общины, послушного грамотного юношу, который учился на последнем курсе в институте иностранных языков. В первое время они вдвоём приезжали в аэропорт, встречали прилетевших и отвозили на квартиру, где жил Василий, потом катали по городу, приводили в немецкое посольство и помогали. Всё шло так, как предсказывал Густав. Уезжающие не скупились, рассчитывались щедро, потому что сами шагу не могли сделать, боялись всего и полностью доверяли Василию. По таможенной декларации они не могли вывозить больше определённой суммы на одного человека и в аэропорту отдавали смятые купюры провожающему без жалости, не в мусорную же урну выбрасывать деньги.

Самолёт взмывал вверх, и через четыре часа полёта они попадали на землю обетованную, в Германию, по которой их водил уже Густав. Бывшие трактористы, механизаторы, колхозники и служащие цеплялись за человека, которого рекомендовал им Василий в Москве.

Сам Василий откладывал выезд в Германию. Надо было доделать кое-какие дела, чтобы потом нормально жить в чужой стране. Что ему много раздумывать – ни детей, ни плетей, он вольный казак. Даже не верилось, что каких-то полгода назад он не спал ночи, думая, что импотент. Смотреть не мог на женщин; злая всё-таки бывшая жёнушка, могла бы сходить вместе с ним в больницу, а себе грудь увеличить.

Теперь он был спокоен. Каждое воскресенье продолжал ходить в синагогу, слушал раввина, и ему казалось, что у него открываются глаза: менялось отношение к деньгам, к семье, к детям, к дочери, оставшейся с бывшей женой. И если когда-нибудь у него родится ребёнок, он будет с ним вести беседы, не оставлять ни на минуту, вообще, построит счастливую семью.

Сейчас надо работать. Переселенцы ехали в Германию табунами. Многочисленные семьи и родственники висели у Василия на шее в буквальном смысле, как гроздья винограда на крепкой лозе. Густав велел ему оставаться в Москве до середины декабря. Василий купил билет до Дюссельдорфа на двадцать первое число, потому что в посольстве наступали рождественские каникулы. Пришлось дать стоп-сигнал тем, кто уже сидел на чемоданах. Прошло полтора года, как он работал в Москве по схеме, разрисованной Густавом, он всё просчитал верно, только в цифрах ошибся: похоже, что число переселенцев не два миллиона, а три.

За беготней незаметно подошло время отъезда в Германию. Все рождественские каникулы, а возможно, и остаток своих дней он проведёт там. Начнёт заново. Он очень волновался перед встречей с другом и неизвестностью.

Густав увидел высокую фигуру друга, немного прихрамывающего на одну ногу. Рыжая шевелюра выделялась в толпе, Василий неуверенно оглядывался по сторонам, пытаясь найти знакомое лицо.

– Я здесь, – помахал Густав другу.

– Старик! – выкрикнул Василий.

– И ты не помолодел, – слукавил Густав. Они не виделись два года. Василий выглядел отлично: не потолстел, в отличие от него, смотрелся свежим и не измученным, как прежде. Улыбка играла на губах Василия, лукавая и задорная.

– Помнишь, как мы с тобой горланили песни, когда катались из одной республики в другую? – засмеялся Василий с таким видом, как будто сейчас начнёт петь во всё горло.

– Конечно, помню. Гитару с собой прихватил, а за все время, как переехал в Германию, не дотронулся до струн, – вздохнул Густав. – Времени не хватает на всю работу, да и петь особого желания нет.

В это время недалеко остановилась незнакомая девушка и пристально посмотрела на них.