Цветы эмиграции

Дэн задыхался в школе. Ему казалось, что он превратился в оловянного солдатика. Оловянного солдатика без чувств: по команде должен маршировать, по команде поворачиваться налево и направо, по команде бежать в туалет справлять нужду, по команде садиться и оглядываться на камеру на потолке.

Прилепили бы на груди порядковый номер и дело с концом, всё равно никто не знает, как его зовут. Он сидел на уроках, уткнувшись носом в книгу или в тетрадь, как будто ему было интересно. В классе занимались всего восемь учеников, а по имени никто к нему не обращался. Однажды услышал, как два одноклассника тихо переговаривались, один из них кивнул на него и сказал:

– Вон тот – русский.

– А ты фриц недобитый, – с ненавистью произнёс про себя Дэн.

Не получалось переступить черту, которая пролегла между ним и классом: не хотели они дружбы с ним, да и какая дружба может быть? Драться не умеют, в футбол не играют; ходят по школьному периметру, боятся лишний шаг сделать. На уроках он сидел один, на переменах тоже бродил в одиночку по территории, наблюдая исподлобья за остальными.

Дэн забыл, когда смеялся в последний раз. Кому об этом расскажешь? Тошно было ему и дома: отец приходил поздно вечером и начинал бормотать про свои русские магазины, русские продукты, русскую водку и русскую колбасу. Значит, не зря Дэна в школе называют русским? Сам не знает, кто он есть на самом деле. И дома не лучше. Мать не похожа на себя прежнюю, даже готовить перестала – приедешь на выходные к ним, тащат его в ресторан. Лучше дома сварила бы борща или пельменей налепила, заикнулся один раз об этом, так она расхохоталась:

– Сынок, какие пельмени в Германии? Я их столько налепила за свой век, что вспоминать страшно. Отбивные вечером в ресторане будешь кушать.

И шла по магазинам покупать новую одежду. Она располнела, выкрасила волосы в белый цвет, старалась быть похожей на тетю Эмму: не смеялась заливисто, как раньше, улыбалась одними губами, хоть в глазах иногда прыгал прежний бесёнок.

– Мам! – звал её Дэн.

– Что тебе, занята я.

– Ничего, – отворачивался он от неё и злился: – Хоть бы раз меня погладила, всё тряпки щупает. Ненасытная.

Дэн вспоминал, как в маленькой кухне старой ташкентской квартиры они дурачились втроём: мать раскатывала тонкие кругляшки из желтоватого теста, отец лепил пельмени неправильной формы, а он рассыпал муку на столе и рисовал разные фигурки. Мать сердилась на них, отец чмокал её в перепачканный мукой нос, и она довольна улыбалась. Потом шумовкой доставала отваренные пельмени, которые катались по тарелке и брызгали соком. И Дэну было хорошо с родителями, тепло и весело. Он жмурился, потом потягивался, хотя знал, что услышит строгий голос мамы:

– За столом не потягиваются!

И куда всё делось в холодной Германии, как будто вещи перевезли, а тепло и уют бросили там, забыли впопыхах… Как муторно и тошно на душе.

Дэну было плохо. Серые стены, обесцвеченные взглядами со всех сторон. От них нельзя было спрятаться даже ночью, в открытую дверь бесшумно заглядывали воспитатели, чтобы проверить воспитанников: спят или заняты непристойными делами? Противно было ему, что увидят его без одежды, и поэтому заматывался в одеяло, как в кокон. Также свёрнута в кокон была и его душа. Как ему было тоскливо, родители, занятые устройством своих дел, не замечали.

– Мы привезли тебя в новую страну, только учись, – твердил отец.

– А я просил вас? – хотелось крикнуть Дэну в ответ, но он молчал, стиснув зубы.

Зубы, постоянно стиснутые, ощущали тревогу хозяина. Даже небольшой осколочек отлетел от переднего резца, и при улыбке обнажалась изломанная линия эмали. Место, не защищенное эмалью, реагировало на холодное и горячее, как его душа, беззащитная и ранимая.

Одноклассники держали Дэна на расстоянии, которое невозможно преодолеть. Он опять вспоминал старых друзей. Как было весело в Ташкенте. Сразу после уроков он бежал к ним, покупая свежие лепёшки на всех. Мальчишки делились новостями, отламывая от горячей лепёшки куски и быстро глотая их, чтобы первыми успеть выложить новости.

Летом на каникулах с пацанами уезжал купаться за город, и ничего они не боялись: катилась на трамвайчике до городской черты, потом пешком брели до озера, закрыв голову пилоткой, сложенной из старой газеты. На обратном пути заскакивали на базар, покупали помидоры «бычье сердце» и жадно кусали тёплую мякоть с белыми семечками.

В новой школе, о которой отец прожужжал ему все уши «дорогая, престижная, тебе повезло», мальчики вежливо здоровались, иногда смотрели друг у друга результаты тестов по разным предметам, понимающе улыбались и садились по своим местам.

Но время шло, и он уже привыкал ко всему, что было в школе. Слава богу, он её окончил. Хоть в интернате жить не будет. На выпускной вечер родители пришли вместе. Дэн не смотрел на них: мать расфуфырилась как девочка, перепутала, наверное, что бал у него, а не у неё. Отец потел, часто вытирал капли со лба и крутил галстук, хорошо хоть шляпу не нацепил. После официальной части, где Дэна не упомянули ни разу, выпускники поехали в ночной клуб.