Цветы и железо

«Вчера, после этого случая!» — подумала Таня. Странно: она не боялась. Она уже достаточно переволновалась. Значительно больше Таня боялась, когда спускалась под мост и возилась с пистолетом. А уж совсем сильно испугалась, когда пистолет неожиданно выстрелил. Она сидела и не дышала, уже готовясь к тому, чтобы пустить в дело все пули, оставив последнюю для себя. По мосту кто-то проходил, стуча подковами сапог. Но все смолкло. Она, крадучись, пришла домой и ничего не сказала Никите Ивановичу. Неужели кто-то следил, а теперь донес Мизелю?

Переводчик лег на пол, голова у него свесилась в подвал. Он хочет быть активным искателем «клада». Интересно, что они ищут: пистолет или рацию? А возможно, что-то спрятано нашими при уходе из Шелонска? Но об этом должен знать Огнев, он наверняка сказал бы…

— И вам не страшно? — спросил переводчик, присаживаясь на скамейку и отряхивая пыль с черных подшитых валенок.

— Кого? Мышей?

— Нет. Партизан.

— Они, наверное, не знают, что мы бывшие кулаки!

— А если узнают?

— Тогда сделают капут!

— И вы говорите об этом так просто?! Мне скоро стукнет шестьдесят два, а я умирать не хочу… Впрочем, когда я был молодым, я тоже ничего не боялся. Помню, наступали мы с атаманом Булак-Булаховичем на Шелонск. Забрались у села Клинья на гору. Атаман на белой лошади, она вытанцовывает, как на параде. А я залезаю с биноклем на высоченную тригонометрическую вышку и докладываю, что происходит у Шелонска. В это время снаряд — бах! Одно бревно из опоры вышки, как пилой, срезало. Красивый хвост коня атамана улетел неизвестно куда. Вышка закачалась, вот-вот рухнет. А я одной рукой держусь за перекладину, а вторую с биноклем прикладываю к глазам.

— Вы, значит, очень храбрый? — спросила Таня.

— Храбрость, барышня, уходит вместе с годами. Да-с…

На двор переводчик ушел с пожилым солдатом. В комнате остался молодой.

— Шпрехен зи дейч? — спросил он, присев неподалеку на скамейку.

— Не шпрехаю, — ответила Таня.

Немец молчал, он не спускал глаз с девушки. А Таня не смотрела на него. Ее не допрашивали, и это уже хорошо. «А батьку допрашивают… И кто? Сам Гельмут Мизель, которого еще полковник хвалил как неплохого разведчика. Что он хочет выяснить у кулака Поленова? А если его допрашивают не как кулака Поленова, а как советского работника Алексея Осиповича Шубина? — Внезапная догадка испугала ее. — Вдруг все узнали? Но кто бы мог выдать его? Неужели Петр Петрович Калачников? Только он мог это сделать! И зачем батька открылся ему? Если предал Калачников, он и Сашка выдаст немцам. Бедный Сашок, не жить ему тогда на свете!..» Слезинки выступили на глазах Тани.

Солнечные лучи сняли легкий налет изморози на стеклах. Таня прислонилась к подоконнику и смотрела на тропинку, которая вела в Шелонск. Вернется ли по ней Никита Иванович? Не придется ли и ей идти по этой тропинке в сопровождении автоматчиков? В последний раз?.. А потом их проведут с батькой и Сашком за одинокий домик и расстреляют около часовни… Не сразу, конечно… После пыток и истязаний…

Хотя бы знать, что́ ищут сейчас немцы, какой «клад» их интересует!..

4

Если Таня догадывалась о причине столь раннего визита немцев, то Никита Иванович Поленов терялся в догадках. Правда, переводчик очень вежливо сказал, что его просит прибыть штурмбаннфюрер Мизель. Но даже одеться как следует его домой не пустили, сказав, что Мизель ждет и просил не задерживаться. «Мизель просит»! А позади и впереди по автоматчику… На просьбу это не похоже…

В кабинете майор Мизель находился один.

— Доброе утро, Поленов! — радостно воскликнул он, приглашая гостя садиться в кресло. — Давно не виделись, Поленов! Вы помолодели, отрезали половину бороды… Жениться собираетесь?

Мизель хорошо говорил по-русски, даже очень хорошо…

— Это приказ господина Эггерта, — ответил Поленов. — Он опасался, что меня может опознать Огнев или кто-то из партизан.

— Эггерт сделал правильно: партизаны, говорят, рыщут вокруг Шелонска.

— Ко мне пока не заходили, но около леса часто появляются. Я у господина Эггерта ружьишко просил…

— А для чего ружьишко, Поленов?

— Кулаками не отобьешься, господин майор! Вчера поутру меня сильно напугали. Стучат. Ну, думаю, капут, уж и с белым светом распрощался. А это из-за леса мужики клевер в мешках принесли, чтоб поменял я им на подковные гвозди. С полфунта отпустил…

— А не партизаны это были? — будто ненароком спросил Мизель.

— Зачем партизанам клевер на горбу тащить? Подковные гвозди они и силой взять могли!..

Не случайно повел Никита Иванович разговор о мужиках, пришедших к нему за подковными гвоздями. Так было условлено с Огневым. За лесом следят. Хорошо. К нему заходили незнакомые, Поленов первым об этом и сказал!..

— Между прочим, Поленов, недавно я был в вашей деревне Любцы! — Мизель пристально смотрел на Никиту Ивановича.

— Были, господин майор? — обрадованно спросил Поленов. — А я вот никак не соберусь. Потеплее дни настанут — обязательно поеду. Надо посмотреть. Или и смотреть не на что? Деревня, говорят, сгорела дотла?