Цветы и железо

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

После обеда коменданту Хельману доложили о гибели Шарлотты и штурмфюрера СС Карла Эггерта. Хельман в сопровождении усиленной охраны направился к месту происшествия. По пути он расспрашивал солдат, которые недавно вместе с Эггертом и Шарлоттой уходили за город. Он выяснил, что Шарлотта, Эггерт и двое автоматчиков возвращались после очередного расстрела арестованных. Вблизи города Эггерт отправил автоматчиков вперед и приказал ждать его у перекрестка, а сам с Шарлоттой зашел в дом на окраине, (как теперь стало известно, не в первый раз), выгнал хозяйку. В доме их и пристрелили. Автоматчики долго ждали своего начальника и, обеспокоенные тем, что его нет, вернулись к домику. Шарлотта и Эггерт были уже мертвы. Убийца успел скрыться. Хозяйка в дом больше не вернулась.

Ганс Хельман посмотрел на Шарлотту. Не любовь и сострадание выражало в эти минуты его лицо. Он вспомнил рассказы Гельмута Мизеля о похождениях Эггерта, его медицинскую книжку, испещренную записями о различных заболеваниях. И что нашла в нем Шарлотта? Ему хотелось ударить ее по синеватым холодным губам, но за его спиной стояли подчиненные, они отлично поймут причину ярости Ганса Хельмана.

Он повернулся и молча прошел мимо солдат, которые вытянулись перед ним, словно их четкость и выправка могли улучшить настроение обер-лейтенанта, рассеять его мрачные мысли.

2

Впервые Ганс Хельман видел Мизеля таким удрученным. Майор не пожелал взглянуть на мертвую Шарлотту, сославшись на то, что не может видеть в гробу близких друзей. Он сидел в строгановском кресле и сосредоточенно думал, устремив взгляд в одну точку.

Словно не замечая присутствия Хельмана и разговаривая с самим собой, Мизель глухо произнес:

— Десять месяцев назад, в канун войны с Россией, Адольф Кох с Шарлоттой приезжали в Варшаву. Мы просидели всю ночь. Это был любопытнейший разговор. У Адольфа Коха были грандиозные планы по превращению России и всех восточных земель в образцовую колонию третьего рейха. Он первым показал пример, как надо браться за это дело!.. Шарлотта была достойной дочерью своего отца и по складу характера, и по смелости, она была лишена слюнявой сентиментальности. Я уже не говорю про Карла, в таком возрасте он сделал блестящую карьеру. Если бы наша полевая армия успешно решила свою задачу под Москвой, Карл мог стать генералом… Империя лишилась образцовой семьи!.. Так они требуют, чтобы Шарлотта была доставлена в Германию?

— Да. Государство принимает ее похороны в Кенигсберге на свой счет, — ответил Хельман.

Мизель криво усмехнулся:

— А состояние Кохов государство принимает как дар?

— Да. Государство берет заботу о наследстве Кохов.

— В государстве найдется какой-то отдельный представитель! Ты, Ганс, лишился богатейшего состояния, — уже добрее проговорил Мизель.

— Я лишился невесты, Гельмут!

— Хорошая невеста в сочетании с таким наследством — это могло быть прекрасно!.. И как ты не уберег ее от кретина и пошляка?

— Я не знаю, кто это сказал, что, впервые любя, женщины любят предмет своей любви, а потом они любят любовь.

— Но ты говорил ей, кто такой Эггерт?

— В запретном, Гельмут, мы ищем чего-то особенного, так ведь? Она, вероятно, считала, что я на почве ревности пугаю ее… И зачем ты послал в Шелонск этого подлеца?

— Берут, Ганс, все то, что плохо лежит. У тебя плохо лежала твоя же собственность! — сострил Мизель.

— Она не была еще моей собственностью, Гельмут.

Мизель встал, потянулся после бессонной ночи, подошел к Хельману, положил ему руку на правое плечо.

— Потерянного не вернешь, Ганс! Между нами говоря, я мало верил, что Шарлотта когда-нибудь будет твоей женой. Вы слишком разные люди, чтобы спать в одной кровати. Мне думается, что ее приезд в Шелонск был данью своему же капризу.

— Все может быть.

— Садись. Нам надо многое обсудить. Поработать придется вдосталь… Нельзя же допустить, чтобы к приезду в Шелонск эсэсовской дивизии здесь остались красные террористы. Между прочим, сейчас у русских так называемый великий пост. В течение семи недель они исповедуются, каются перед богом в своих грехах. А эти грехи принимает наш верный слуга в церкви. Он может выведать у простодушных баб очень многое!

— Таких простодушных баб в Шелонске больше нет, Гельмут! Недавно поп приходил жаловаться: церковь, говорит, перестали посещать, хоть прекращай службу; посоветуйте, господин комендант! А что я ему посоветую? Ходят слухи, что он продал свой позолоченный крест, заказал столяру деревянный и велел бронзой покрыть. Под золото!.. Во всяком случае, твой поп все время пьян.

— Ты не злорадствуй, Ганс! — строго сказал Мизель, посмотрев на Хельмана. — Поп не мой, а твой. Мой метод воспитания иной, и ты его отлично знаешь.

— Знаю, не сердись, Гельмут! К черту пряники и… да здравствует кнут!

— Ну вот, это разговор настоящего мужчины-немца, а не кисейной барышни! — похвалил Мизель. — Покойный Эггерт недавно писал, что замечает в тебе большие перемены к лучшему.

— Следишь? — насторожился Хельман.