Цветы корицы, аромат сливы

За этот год ему пришлось вспомнить все шутки, с помощью которых его собственный учитель когда-то в детстве, в Гуанчжоу, учил детей писать и не путать иероглифы. Когда какой-нибудь малыш писал , «драгоценность», вместо своей фамилии Wang «князь», учитель Чжао мягко упрекал его: «Что же ты, даже князем не хочешь стать, только деньги хочешь взять?» Чтобы дети запомнили «платок» и «деньги», учитель говорил: «с докторской шапкой ты можешь стать дороже в тысячу раз». Когда маленький Сюэли однажды написал «подчиненный чиновник» вместо «обширный», учитель Чжао, улыбаясь, сказал: «Ну, если будешь писать ненужные черты, то сразу же сделаешься подчиненным, понимаешь?»

Были у него еще разные вольные шуточки для запоминания:

Однажды xiong встретился с neng, удивился и спросил: «Ты что, брат, так за девушками гонялся, что даже ноги отнялись?» Или: kou говорит hui: «Ой, моя милая, ты уже давно беременна, почему мне не сообщила?» После этого учитель Чжао смущенно улыбался и прикрывал ладонью рот, но иероглифы запоминались всем классом на раз-два и больше никогда не путались. Он был совсем молодой, и его потом убили во время беспорядков, но его знания продолжали жить, в таком странном виде, в таком странном месте.

…К концу занятия Сюэли так уставал, как будто грузил кирпичи. И шел после этого грузить кирпичи. Недавно у него наконец закончились деньги. Плату за общежитие повысили, в Институте Конфуция платили копейки, и он подрабатывал где мог. Найти что-нибудь хорошее было трудно: сначала он таскал коробки в супермаркете «Тянь Кэ Лун», потом помогал на производстве пищевых упаковок, потом был переводчиком у приезжего мастера чайной церемонии целых шесть дней, наконец нашел «устойчивую должность», как он выразился, – грузить кирпичи.

– Зачем вам Институт Конфуция? – спросил его однажды научный руководитель. – Почему вы его не бросите? Он не приносит денег.

– Сыма Цянь сказал: «Когда есть ученый, достойный, талантливый, но остается вне службы, то это позор для держащих в своих руках государство». И хотя я пишу курсовую по выращиванию фианитов, как вам кажется, но по истинной моей специальности уйти от дел не решаюсь – ведь это же страшно подумать, сколько человек сразу потеряет лицо!

И совсем уже в ночь по выходным Сюэли являлся на сцене в виде студента Чжана – для репетиции капустника.

– Ах, меня от прекрасной Ин-Ин отделяет стена!
Я геолог-стажёр, с факультета глобальных процессов она.
И как камень в пучине лазурного моря,
На чужбине подушка моя холодна.
Равнодушным остаться я, как ни пытался, не мог,
Словно вихрь налетел и в мгновение сбил меня с ног,
Словно феникс поднял на крыла мое бренное тело,
С места взмыл, закружил и меня за собою увлёк.

– Здесь комендант с проверкой документов!
– Пускай себе идёт. Что за беда?
Бумаги не в порядке, как всегда,
Предвижу пару тягостных моментов,
Но если есть в наличье голова,
Всегда найдутся нужные слова.

– Два дня как мой просрочен договор,
Ну, не успел переоформить снова.
С утра не задалось – весь день хреново,
Я лучше подышать пойду на двор.
Ярким цветам в этом мире цвести не дано,
Вылезу через балкон – и в другое окно.

Сочиняли все эти тексты вместе, потом общую правку делал приходивший уже к отбою измотанный Ди. У него был почти совершенный русский. Когда другие студенты спрашивали его, откуда, он непринужденно сообщал, что несколько лет у него была русская рабыня. На самом же деле он просто учился семь лет как проклятый, как говорится, «подвязывая волосы к потолочной балке», не вылезая из-под горы словарей.

Он не переодевался для репетиций – не было сил. Иногда наспех, очень условно, делал грим, иногда брал в руку веер.

– Он мотив своей песни меняет слегка,
Он вплетает в игру стрекотанье сверчка,
Его цинь не смолкает до светлой зари,
Всё блуждает по струнам рука.
Кто играть так способен на струнах витых,
Тот, должно быть, прекрасней даосских святых,
И невольно забыв воспитанье своё,
Я росой замочила наряд,
Растрепалась причёска, и щёки горят…