Договорившись с двумя суровыми чиновниками в облике Синего Журавля и Белого Носорога, Ди подтолкнул его вперед, прямо поближе к трону Небесного Императора.
Сюэли не смел смотреть на императора и не смел терять времени в этой суматохе. Он упал на колени и воскликнул:
– Позвольте мне отказаться от вечной жизни!
– Ты кто таков? – спросил Император.
– Ничтожный ваш подданный, из юэйских лисов, моя презренная фамилия – Вэй, и я четыреста лет впустую живу на свете. Я имел счастье…
– Несчастье, – подсказал Ди.
– …имел несчастье полюбить смертную, и хотел бы лишиться вечной жизни, чтобы остаться с ней. Не откажите в моей смиренной просьбе!
– Ну, и я хочу просто за компанию, чтобы это… не скучно было… и вообще, – добавил Ди, тоже становясь на колени.
– Почтительнейше умоляю, внемлите мне, прислушайтесь к моей просьбе, и я никогда больше ничем не потревожу вас!
– Ни о чем другом так не мечтаю, как утратить бессмертие! Перебью все стекла тут у вас, если решите не в мою пользу, – быстро добавил Ди. – Я, собственно, из солидарности… знаете, как говорится: за компанию и монах женился!..
– Пожалейте, лишите меня вечной жизни и позвольте воссоединиться с возлюбленной! – Сюэли уткнулся в пол и истово стукнулся раз десять лбом о яшмовую плиту.
– Нет, так нельзя, – сказал Небесный Император в раздумье. – Это совершенно исключено!
…Они вышли из глубокой медитации и сидели друг напротив друга в общаге, прибалдевшие.
– Что нельзя? Мы не спросили. Нельзя вообще отказаться от бессмертия или просто нельзя отказаться двоим одновременно?
– Не знаю, – сказал Ди. – Я тоже не понял.
– Я должен вернуться и спросить, – сказал Сюэли.
– На вторую такую медитацию сил не хватит, – задумчиво сказал Ди.
– Это правда. Я не смогу теперь это повторить лет пятьдесят.
– И я… лет пятнадцать.
Ди усмехнулся и вышел. Нет нужды и говорить о том, что он сделал это нарочно, чтобы остановить Сюэли в этом безумном порыве. Он вообще был хорошим другом.
Собственно, никаких слухов о том, что Ди – святой, по общежитию не распространилось. Никто, кроме Сюэли, этого по-прежнему не знал, и было бы как-то странно, если бы он говорил об этом.
– Жаль, что теперь не Рождество, – беззаботно заметил Ди. – Под Рождество это ограбление выглядело бы особенно уместно.
Все-таки был июнь. Москву накрыло огромными сумерками, когда сотрудница музея, собиравшаяся поставить двери Голицынского флигеля на сигнализацию, услышала, как кто-то поскребся в дверь. Она прошла к двери и открыла: на пороге сидел старый, потрепанный жизнью, со свалявшейся местами шерстью лис и широко улыбался.
Когда Ирина Александровна шагнула наружу, лис, явно хромая и поджимая больную лапу, отбежал на несколько шагов и сел поодаль.
– Лисичка – в городе? Бедная лисонька, голодная, – растерялась Ирина Александровна. – Чья-то домашняя потерялась. Лапа больная…
Она инстинктивно кинулась за пирожками с мясом, которые лежали у нее на холодильнике в промасленной бумажке.
– Рома, не закрывайте, я сейчас приду, – крикнула она милиционеру-охраннику, сидевшему в другом помещении.
Когда несчастная хромающая лиса, широко и доверчиво улыбаясь, увела сотрудницу мелкими перебежками за угол здания, в дверном проеме Голицынского флигеля появился аспирант Ди – с распущенными волосами, в шелковом шарфе с орхидеями в лиловых тонах. Он сделал несколько шагов в сторону каптерки, где возился с ключами дежурный милиционер, и сказал совершенно серьезно:
– Можно я поздравлю вас с большим китайским праздником?
– А? Чего? – обернулся милиционер, и в этом была его ошибка. С этого момента Ди удерживал его внимание.
– Сегодня великий китайский праздник – знаете, День, когда облака направляются на юг. Это день, когда золотые фениксы кружат над деревьями, не отбрасывающими тени. Они сбиваются в стаи и берут курс на волшебную гору Кайлаш, их цель – город богов, куда не ступала нога человека, ибо достичь его можно только сердцем, а кто из ныне живущих людей способен на такое…
Через полминуты, проходя мимо подсобных помещений со связкой отмычек, фонарем и кусачками, Сюэли слышал ровный голос Ди, говорящий:
– Видите ли, есть люди, которые, находясь в дороге, не покидают дома. И есть такие, которые, покинув дом, не находятся в дороге.
Под журчащие инструкции Ди, адресованные милиционеру («Зачерпни воду, и луна будет в твоей руке. Прикоснись к цветам, и их аромат пропитает твою одежду»), Cюэли разобрался с внутренней сигнализацией и открыл двустворчатую дверь в помещения китайской коллекции. Это были две тесные небольшие комнаты, заполненные запахом старого дерева и сумеречные, вероятно, даже ярким днем.
– …Ведь дикий гусь не имеет намерения оставить след на воде, равно как и вода не имеет желания удержать отражения гуся, – неслось из коридора.