Цветы корицы, аромат сливы

— А, ты имеешь в виду не глобальные страхи, а образы? Типа длинные черные женские волосы, плавают в раковине?

— Да-да-да!

— Да, русскому че-то не очень страшно. Если честно, так вообще не страшно.

— Поэтому, возможно, мне не будет страшно в любанском лесу. Я просто не пойму, что уже пора бояться. Я только предполагаю, — заметил Сюэли. — Скажи, а если нашли медальон — то что из него можно узнать?

— Из медальона о человеке можно узнать все. В медальоне — все, что надо для опознания. Там внутри бланк — бумажечка, на которой все написано. Поисковик за медальон душу продаст. Вот, кстати, по этой причине у меня дома ни одного сувенира от Вермахта нет — все ушло в обменный фонд.

— А… если удается идентифицировать бойца, то приглашают родственников, да? А на них как технически выходят?

— А, ну, когда находят медальон, заполненный — то есть можно разобрать, кто-откуда, начинается работа в архивах. Даже если просто имя-отчество — в принципе, какие части на местах этих боев были, уже известно, по архивам потом нужно смотреть, проверять ФИО, если известно, откуда призвали, то это работа с местными военкоматами и дальше уже поиск. Вот тебе недавний свежий случай: захоронение найденного летчика Лаврушева. Его определили по номеру на фюзеляже самолета, тоже по архивам. Потом по архивам же нашли брата и его жену, они приезжали на захоронение. И вообще, так было смотреть на это клево — их встретили на вокзале, нашли, где переночевать в Питере, привезли на место захоронения, а до этого еще и в лагерь, показали работу поисковиков. Вообще, очень осторожно и уважительно обращались, по-моему, даже не матерились при них. Понимаешь, это как бы овеществленный финал работы: родственники погибшего, которые получили возможность его по-человечески похоронить, присутствовать при этом.

Нет, вообще не подумай, там люди взрослые, не гопники… Так что отборного мата там нет, за исключением экстраординарных случаев… Колуном по лбу… растяжку от палатки ногой во тьме зацепить… ведро с супом в костер опрокинуть с голодухи… водку спиртом запить по ошибке…

— Спасибо, я понял.

— Ну вот. Как выглядит сортировка и подсчет бойцов? Считают по бедренным костям и черепам. Вот за последнюю экспедицию всего подняли 237 человек. Медальонов нашли и расшифровали 9, и еще 7 в обработке сейчас.

Теперь слушай: скорый московский в Любани вообще не останавливается. Мы с тобой приедем в Питер на Московский вокзал. Там мы берем билеты на пригородную элекричку. Электричка отходит оттуда же на Любань. Поскольку приедем с утра, придется почти всю дорогу стоять — народу обычно много и местов немае. Когда сойдем в Любани, идем на стоянку такси, берем такси до Смердыни. Там таксисты поисковиков часто возят и уже все знают. Стоит рублей четыреста. Это я тебе на всякий случай все говорю, если ты потеряешься. Значит, поисковика можно опознать по круглогодично носимой георгиевской ленточке и…

— Я знаю. Я не потеряюсь.

— Значит, со станции — переходишь через пути, можно по мосту, ну, некоторые так скачут, и идешь на стоянку такси.

— Я не собираюсь здесь потеряться. Не беспокойся. Почему я знаю это название — Любань?

— Не знаю. Если только вас грузили Радищевым на занятиях. Но это было бы очень странно. Я бы очень удивился.

Пока на станции Любань Леша ходил докупить всякие мелочи, Сюэли исчез. Леша, чертыхаясь, сбежал с платформы, огляделся и обнаружил, что Сюэли зашел сбоку и читает надпись на памятнике Мельникову — автору проекта железной дороги, дореволюционному орлу в бакенбардах и эполетах. Завидев Лешу, он подхватил с земли рюкзак и спросил:

— Что обозначает предложение: «Это просто косяки какие-то»?

— Ну, косяки — это ошибки, допущенные по невнимательности. Недоделки, недочеты, нестыковки. Единственное число — «косяк». А где ты слышал?

— О, я уже слышал, я уже тут подружился, — Сюэли махнул рукой кучке народу по ту сторону путей. — Поисковый отряд города Тихвина!

— Там как бы вот эта основная дорога, проселочная, превратится дальше в страшный сон. Сейчас-то она достаточно хорошего качества…

— Хорошего, — подтвердил Сюэли, клацнул зубами на ухабе и прикусил язык.

— Но впереди, после такой деревушки с дачами, от нее отходит вбок совсем разъезженная дорога с жуткими раздолбанными колеями, где легковушка любая садится в хлябь сразу и плотно. Я там выйду, пройду вперед, посмотрю, что да как — знаешь, надежда умирает последней. Но в прошлом году нас вытаскивал казанский уазик. Так что в этом к лагерям, наверное, лучше сразу ехать прямо по полю. Правда, трясти будет, как в центрифуге — при подготовке космонавтов, — если что, я тебя предупредил, но, знаешь, хотя бы мы не сядем сразу по оси.

— Это… очень интересный опыт, — сказал Сюэли, потом закрыл глаза и больше не говорил ни слова, пока его не позвали толкать машину.

— Все-таки мы сели, да?

— Нет, это не называется сели, это мелочь… слегка забуксовали. О, смотри, Санек нас вышел встречать, Саня Мельниченко, я тебе говорил, — я тебя ждал, а он еще с разведкой сюда уехал. Ну, нормально, сейчас толкнем.

Саня с Сюэли пожали друг другу руки.