Цветы лазоревые. Юмористические рассказы

– И какую гордость на себя взял. Это, то есть сын-то. Кабатчику Софрону Михайлову, известно, лестно с доктором в эполетах познакомиться – ну, он сейчас угощение затеял, стал к себе отца Иоанна с сыном звать. Отец Иоанн-то пришел, а сын дошел до кабака, свернул к учителю в хатку, да с учителем-то весь вечер и просидел. Софрон Михайлов посылает за ним одного посланца – нейдет; посылает другого, вместе с учителем зовут – ни учитель, ни он нейдет. Сам отправился звать – сидят, распивают чаи и не идут. Так и не пошли оба. А кабатчику-то совестно, потому – у него были наприглашены и урядник, и Назар Тимофеич. А Назар Тимофеич у нас теперь на всю волость первый человек.

– Ну?!

– Ей-ей… В какие-нибудь пять годов так поднялся, так поднялся, что и Боже упаси. Начал со шкур; шкуры крестьянские стал скупать, а теперь какой есть лес в уезде – весь, почитай, его… – повествовал земляк, откусил кусочек сахарку и звонко схлебнул с блюдечка чай.

– Ну а школа как?

– Школа плохо… Пожары-то как в округе начались, так и не до школы. Еще пока прежний учитель действовал, она держалась, а как прежнего учителя согнали и взяли нового, так совсем вразрозь. Прежний-то ведь сам старался, сам, бывало, уговаривал мужиков, чтоб те ребят учиться посылали.

– За что же его согнали?

– А вот Софрон Михайлыч его съел… За непочтительность съел. Очень уж ему тогда было обидно, что учитель ни сам к нему на пир не пришел, ни поповского сына не уговорил идти.

– Скажи на милость, какие дела-то! – дивился хозяин. – Значит, Софрон Михайлов теперь совсем силу забрал.

– И рукой не достанешь. Помещиков в руках держит. Все у него в долгу как в шелку. Ведь у него окромя кабака и бакалейная лавка, ну так вот по книжкам за бакалею. Опять же, и убоиной он торгует. Сила у него большая… А как, брат, живет! Орган ноне самоигральный из губернии привез. Привез и в чистой горнице у себя поставил. Летом, это, в праздник окна отворит, орган заведет, а сам ляжет на диван; орган играет, а он лежит на диване да по брюху себя хлопает. А народу-то около окон – страсть!.. Сам-то он во втором этаже живет, а внизу кабак, – ну, публика слушает, слушает музыку, да в кабак и повалит. Жена у него без банки варенья и за самовар не садится.

– Сам-то ты как теперь? – задал вопрос хозяин.

Гость откинулся на спинку стула, побарабанил себя по животу и сказал:

– Ничего… Слава тебе господи!.. Не жалуюсь… Я теперь на всю нашу округу благодетель… Как мужичок маленько свихиваться начнет – сейчас помогу. Я больше насчет шерсти и льна… Клочок шерсти или льна – и то мимо моих рук не пройдут. Я теперь у барышень Хрусталевых усадьбу за долг взял. Вот надо будет выживать их. А то усадьба два месяца моя, а они, старушки Божии, все живут да живут. Хочу картофельный завод в ней устроить. Крестьянишки-то окрестные все мне должны, так вот бы и отрабатывали.

– Скажи на милость, как, брат, ты!.. – дивился хозяин.

– Господь благословил, Евлампий Калистратыч! – вздохнул земляк. – Ведь это все свыше… А сам я вот настолько за свои таланты павлина в голове не держу.

– Ну, а Михей Селиверстов как? Хороший мужик, честный… Помнишь, как он с братьями-то поделился… Без спора, без всяких неудовольствий…

– Ослаб… Совсем от вина ослаб…

– А Трифон Емельянов? Ведь он тогда насчет школы-то хлопотал. И что ему эта школа далась!

– Сгорел, от вина сгорел. Попадала тут у него скотина… Со старостой потом вышла неприятность. Начал его староста грызть… Под станового подвел. Становому тот не уважил… Посадили… Вышел на волю, стал вином заниматься и сгорел… Неудержимо пил.

– Хороший человек, дай Бог ему здоровья! – сказал хозяин.

– Закусить вот пожалуйте, – предложила хозяйка.

Приступили к водке.

У старшего дворника

С лестницы ворвался в дверь морозный воздух и в виде пара клубами закружился по комнате. В дверях показалась фигура околоточного с портфелем под мышкой.

– Антип Самсонов дома? – спросила фигура.

– Дома… Дома… Ах ты господи! Антип Самсоныч! – засуетилась толстая женщина в ситцевом платье и в ситцевом платке на голове, возившаяся около русской печки. – Пожалуйте, милости просим, – обратилась она к околоточному.

– Где же он?

– Да дрыхнет вон за занавеской. И сколько в него этого сна лезет, так просто ужас!

Из-за ситцевой занавески, разделявшей комнату на две части, раздавался храп.

– Старший дворник, и дрыхнет в непоказанные часы! Да ведь это не по положению…

– Антип Самсоныч!.. Антип Самсоныч! Вставайте! Господин околоточный пришел! – бросилась дворничиха за занавеску.

– Не замай… Оставь… – пробормотал сквозь сон дворник. – Пусть другой раз…

– Как не замай, коли такой гость! Да очнись ты…

– Скажи, что я в участок с паспортами ушел.

– Что ты говоришь, бессмысленная твоя рожа! Да ведь господин околоточный здесь стоит. Сами господин околоточный тебя спрашивают! – крикнула дворничиха.

– Околоточный? Фу!.. Да ты не врешь?

– Вставай, вставай, Антип Самсонов! Это я! – заговорил околоточный.

Тон переменился.

– Простите, ваше благородие… Виноват… Сейчас, только сапоги надену.

Из-за занавески вышел старший дворник в рубашке и жилетке.