Цветы мертвых. Степные легенды

– Подожди, я сейчас на кусок сала поймаю, – говорю я, чтобы позлить друга.

– Чепуха! На сало не берет ни одна.

Закидываю на сало и вытаскиваю щуку.

– Видал?

– Но это невозможно! Щука не берет на сало. Это что-то особенное!

– Счастье, – отвечаю я.

– Нет, место! – противоречит друг. Даю ему свою удочку с куском сала на крючке. Тянет. Щука. Мой друг смущен.

– Но щука не берет на сало.

– Берет. Видишь.

Встаем и уходим, так как уже жарко. Нужно пройти не менее десяти верст до станицы. Проходим мимо одного местечка, нами не замеченного при проходе, камыш раздвинут. Кто-то рыбалил.

– Попробуем? – спрашивает друг.

– Пробуй! Я подожду, – снисхожу я.

Друг садится поудобнее, закидывает на жирного червя, насадив его спиралью на крючок, и уже тянет. Трещит удилище, дрожит струна.

– Держи! Держи! – кричу я.

– Держу! – отвечает друг. Но голос его дрожит или от волнения, или от дрожания удилища. Кто кого поймает?

Я знаю, мой друг неплохой рыбак, – терпеливый, аккуратный и спокойный. Но сазан, кажется, попал бывалый.

Наконец и он пыхтит на траве, поводя жирными боками. В нем в два раза больше весу, чем в каждом из моих.

Друг вытаскивает еще двух. Он доволен. Рожа сияет, но глаза показывают равнодушие к жизни. Не впервые, говорит его длинный нос.

Идем, довольные, домой. От нас несет рыбой. Когда будем проходить по станице, услышим:

– Есть рыба…

* * *

Однажды ухожу на рыбалку один. Возвращаюсь в восемь часов ни с чем, когда жена уже вернулась с базара с двумя огромными сазанами. Сазаны живые и плавают в огромном тазу.

Неожиданно появляется мой друг.

– Поймал?

– Поймал.

– Где?

– Там.

– Слушай, пойдем сегодня на ночь. А?

– Нет, я устал, и потом зачем мне? Видишь, их два. Не съесть за два дня.

Через неделю идем на новое место: в залив Азовского моря. Стоим по животы в воде, промерзли, продрогли. Но рыба берет. Линь, караси и какая-то неизвестная. Ловить линя одно удовольствие. Когда он «поймается», он немедленно затихает и лезет в ил. И сидит там, не сопротивляясь. Срываться он не пытается.

У нас перед поясами сумки, куда мы кладем добычу.

Но вот уже июль. Рыба плохо берет на всех широтах земного шара. Почему? Неизвестно. Курортный сезон очевидно и там.

Отправляемся на море. Там бычок. Это морская рыба, не знающая речных сазанов, и лезет на крючок сама. Бычка можно поймать на червя, на окурок от папиросы, на кусок его же собрата, только что попавшего с ним вместе. Даже на тряпочку. Берет все, чтобы доставить удовольствие рыбаку. Тут не нужно никакого умения. Только опускать крючок, иногда даже пустой, и бычок возьмется.

К вечеру с полным чувалом идем домой победителями. По дороге встречаем местного жителя, конечно, рыбака.

– Наловили?

– О-о! Полный чувал! – гордо отвечаем мы, с видом настоящих рыбаков.

– Только-то? Т-т-ю-ю… За целый день! Да их можно наловить несколько чувалов. Эх, вы, рыбаки… Слыхали, сын дворника при школе поймал утром севрюгу в полтора аршина хваткой. А мальчишке двенадцать лет. Прибежал домой, кричит:

– Тату, я севрюгу пымал, бежим! Скорей! Тот не верит. Прибежали на берег, а милиция севрюгу уже забрала и оштрафовала дворника за незаконный лов…

«Русская мысль», Париж, 4 августа 1956, № 934, с. 6–7; 9 августа 1956, № 936, с. 4.

Одно из великих достижений (О судьбах советской школы)

1930-ой год был «годом великих достижений». Так говорили в газетах и на всевозможных собраниях. Тысячу раз восхвалялись и перечислялись бесконечные «достижения» под руководством великого, родного, любимого, дорогого товарища, друга, учителя и отца.

Именно тогда все газеты и журналы в один голос вдруг завопили:

«Прибавка зарплаты учителям»…

«Партия и правительство подняли учителей на недосягаемую высоту».

И, действительно, произошло необычайное. В течение двадцати лет много давалось различных прибавок различным категориям работников. Но учителей забыли, предоставляя им щеголять в затасканных стареньких пальтишках, или в захлюстанных юбчонках.

К тому же, за учителями утвердилось какое-то нелепое и обидное название «шкраб». «Шкраб», – что-то такое ползучее, карабкающееся… нервное, колючее.

И вот, этих несчастных «шкрабов» решили поднять на «недосягаемую высоту».

Но прежде, чем поднять, стали выяснять их прошлое, копаться в настоящем. И вызвали среди них такую панику, что несчастные «шкрабы» окончательно пали духом.

По областям, краям, районам, разъезжали комиссии для проверки учителей. И этот «великий» год в памяти учителей остался не как год прибавки зарплате, а как время страшных проверочных комиссий.

Долгими вечерами сидели учителя у керосиновых ламп и, сжимая виски кулаками, думали над составлением своей биографии.

В эти дня родился анекдот о том, какие вопросы предлагались комиссией перепуганным насмерть учителям.

– Умерла ли ваша бабушка?

– Нет.

– Скажите – почему?

Одну учительницу спросили на такой комиссии:

– Кто был отец Александра Македонского?

– Македон – ответила учительница.