Цветы на чердаке

Она всегда смотрела на какую-то часть моего тела, не замечая целого. По всей видимости, она представляла меня как совокупность каких-то отдельных, неодушевленных составляющих, каждая из которых возбуждала в ней гнев. А все, что возбуждало в ней гнев, должно было погибнуть.

Я сделала попытку рвануться в ванную. Но по неизвестной причине мои натренированные ноги танцовщицы отказались двигаться. Сам вид этих длинных, блестящих ножниц, казалось, парализовал меня, в сочетании с блестящими металлическим блеском глазами бабушки.

Крис снова заговорил сильным, твердым голосом.

— Ты не смеешь отрезать ни пряди волос Кэти, бабушка. Попробуй сделать шаг в ее сторону, и я ударю тебя по голове этим стулом.

Он поднял один из стульев, на которых мы обедали, готовый привести свою угрозу в исполнение. Его голубые глаза сверкали огнем в ответ на светящиеся ненавистью глаза бабушки.

Она презрительно посмотрела на него, видимо, подразумевая, что его намерения никогда не исполнятся, и его сила ничтожна по сравнению с той горой стали, на которую он посягнул.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Выбирай, девчонка, или твои волосы, или никакой пищи и молока в течение недели.

— Но близнецы здесь ни причем! — возразила я. — Крис тоже. Он не знал, что на мне не было одежды, когда спускался с чердака. Это все моя вина. Пусть я останусь без еды и молока на неделю. Я не буду голодать, и кроме того мама не позволит Вам сделать это со мной. Она принесет еду.

Однако, последние слова я произносила без всякой уверенности. Мама не приходила к нам уже давно. Вряд ли она будет появляться чаще. Я наверняка сильно проголодаюсь.

— Твои волосы или неделя без еды, — повторила она ровным, безразличным голосом.

— Вы не правы! — Вспылил Крис, приближаясь к ней со стулом в поднятой руке. — Я застал Кэти врасплох. Мы не сделали ничего греховного, и никогда ничего не делали. Это стечение обстоятельств, по которому ни о чем нельзя судить.

— Или твои волосы, или НИ ОДИН из вас не будет есть в течение недели, — повторила она, глядя на меня и, как всегда, игнорируя Криса. — А если ты убежишь на чердак или спрячешься в ванной, то вы не получите пищи две недели или до тех пор, пока ты не выйдешь оттуда, остриженная наголо. — Затем она направила свой холодный, расчетливый взгляд на Кристофера и изучающе осмотрела его. — Думаю, что именно ты должен будешь исполнить это, — сказала она, изобразив на лице подобие улыбки, и, произнеся это, повернулась, положила ножницы на тумбочку и ушла.

Она оставила нас в нерешительности и тревоге, смотрящими друг на друга.

Крис, наконец, улыбнулся.

— Брось, Кэти, все это — форменный блеф. Мама может появиться с минуты на минуту. Мы скажем ей. Не будет никаких проблем. Я никогда не обрежу твои волосы. — Он поднялся и обнял меня. — Хорошо, что мы припрятали коробку крекеров и фунт чеддера там, на чердаке. Кроме того у нас осталась сегодняшняя порция еды. Старая ведьма забыла про нее.

Мы редко съедали помногу. В этот день мы постарались есть еще меньше, на случай если бы мама не пришла. Мы сохранили часть нашего молока и апельсины. День закончился, а мама не появлялась. Всю ночь я вертелась с боку на бок, то засыпая, то просыпаясь. Засыпая я видела ужасные кошмары: себя и Криса, бродящих по темному, густому лесу, заблудившихся в поисках Кори и Кэрри. Мы выкрикивали их имена, но ответа не было. В панике мы бежали все глубже и глубже, и тьма вокруг нас все сгущалась.

Неожиданно в темноте возник пряничный домик. Некоторые детали были сделаны из сыра, крыша — из печенья «Орион», а извивающаяся дорожка, ведущая к входной двери, была вымощена твердой рождественской карамелью. Сама дверь состояла из шоколада «Херши», ограда состояла из мятных палочек и трубочек с мороженым семи видов. Я мысленно обратилась к Крису: «Это трюк!»

Он ответил:

— Мы должны зайти! Нам нужно спасти близнецов!

Мы тихо пробрались внутрь и увидели подушки из плюшек, сочащиеся золотистым маслом, а диван состоял из свежеиспеченного хлеба, также с маслом.

На кухне стояла ведьма — всем ведьмам ведьма! Нос клювом, выступающая нижняя часть, провалившийся беззубый рот, а на голове было что-то вроде мочалки с торчащими во все стороны концами волокон.

Она держала близнецов за их длинные золотистые волосы, готовая бросить их в горячую печь. Они уже покрылись холодным, голубоватым цветом, их тела, еще не поджарившиеся, начинали превращаться в пряник, а голубые глаза — в изюмины.

Я страшно закричала, потом еще и еще.

Ведьма повернулась и посмотрела на меня своими каменными серыми глазами, а провалившийся рот, похожий на ножевую рану, широко открылся. Ведьма хохотала. Она продолжала хохотать, пока мы с Крисом стояли, не в силах пошевелиться от шока. Она откинула назад голову, и мы увидели ее свисающие, как клыки, гланды — и тут, внезапно, она с пугающей быстротой начала изменяться. Из гусеницы под нашими изумленными взглядами она превратилась в бабочку. Ужасное создание стало нашей матерью.