Цветы на чердаке

— Ешь и пей. Мы перехитрим ее. Если до завтра она не принесет нам еды, или если не появится мама, я срежу волосы у тебя надо лбом и спрячу остальные под платком. Скажу, что ты стесняешься ходить с лысой головой. А волосы у тебя скоро отрастут снова.

Я съела все до последней крошки и ничего ему не ответила. Еду я запила водой из водопроводного крана.

После этого Крис расчесал мои волосы — бледные и столь много перенесшие. Как обычно, когда что-то теряешь, видишь это по-новому: мои волосы никогда не казались мне такими мягкими и шелковистыми на ощупь. Я была рада, что осталось хоть что-то. Совершенно измотанная разрывавшими меня весь день на части эмоциями, я легла на кровать и стала смотреть на Криса, который сидел напротив и смотрел на меня. И пока он так смотрел на меня, он поглаживал рукой остатки моих паутинно-тонких волос.

В эту ночь я часто просыпалась, и меня переполняли страх неопределенности и чувство бессильного гнева.

Проснувшись в очередной раз, я увидела Криса.

Он не переодевался целый день и, как был одетый, сидел в кресле, самом массивном в комнате, придвинув его к двери, и дремал. В руках у него были те самые ножницы, длинные и острые. Он боялся, что бабушка проникнет в комнату и воспользуется ими. Даже спящий он охранял меня от нее.

Стоило мне посмотреть на него, как он встрепенулся, ему не хотелось засыпать, он думал, что так будет надежнее. В розовом полумраке, который всегда стоял в комнате по ночам, наши взгляды встретились, и он произнес:

— Привет!

— Крис, — воскликнула я, — ложись в кровать! Нельзя преграждать ей дорогу круглые сутки.

— По крайней мере пока ты спишь, я могу это делать.

— Тогда давай я постерегу вход. Давай по очереди.

— Кто здесь мужчина, ты или я? Кроме того я съел больше твоего.

— А это-то тут причем?

— Я могу позволить себе потерять в весе, а ты — нет. Ты и так тощая.

Он тоже весил мало, как и все мы. Если бы бабушка захотела, она все равно смогла бы распахнуть дверь, совокупная масса его и кресла никогда бы ее не остановила. Несмотря на его галантные протесты, я заняла место в кресле рядом с ним.

— Ш-ш, — прошептала я. — Вдвоем нам будет легче удержать дверь, и мы сможем дремать вдвоем. — Обнявшись мы заснули.

Наступило утро… Без бабушки… Без еды…

Начались бесконечные, жалкие, голодные дни.

Очень скоро крекеры с сыром кончились, хотя мы расходовали их очень и очень экономно. Тогда начались настоящие мучения. Мы пили только воду, сохраняя молоко для близнецов.

Крис, с трудом сдерживая слезы, состриг волосы на передней части моей головы. Я старалась не смотреть в зеркало. Длинные волосы сзади остались, и я скрыла их под шарфом, завязанным в виде тюрбана.

Вся ирония состояла в том, что бабушка и не думала приходить и проверять.

Она не приносила нам ни еды, ни молока, ни чистое постельное белье, ни мыло и зубную пасту, которые у нас кончились. Даже туалетную бумагу. Теперь я жалела, что выкидывала оберточную бумагу от нашей дорогой одежды. Оставалось вырывать страницы из самых ветхих книг с полок на чердаке.

Потом перестал работать унитаз. В нем стояла вода. Кори истошно завопил, когда увидел, как зловонная жидкость переливается через края и заполняет ванную. У нас не было троса, чтобы прочистить канализацию. В панике мы метались по комнате, пытаясь найти решение. Я побежала на чердак за старой одеждой, чтобы вытереть пол, а Крис занялся выпрямлением проволочной вешалки, чтобы прочистить пробку.

В конце концов ему это удалось, и система снова заработала. Потом, не сказав ни слова, он сел рядом со мной на колени, и мы долго молча вытирали пол одеждой из старых сундуков.

Теперь у нас была куча отвратительно пахнущих тряпок, которые мы вскоре засунули в сундук и тем самым добавили еще одну тайну к тем, что ждали своей разгадки на чердаке.

Мы избегали говорить об истинном ужасе нашего положения. Мы просто вставали по утрам, споласкивали себе лицо холодной водой, полоскали рот, ходили по комнате, смотрели телевизор. По крайней мере теперь нас не заботило, что бабушка может войти и наказать нас за мятую простыню или что-нибудь в этом роде. Какая разница.

Слезы близнецов, их просьбы о еде оставили в моей душе шрамы, которые я буду носить всю оставшуюся жизнь. Я чувствовала смертельную ненависть к старой ведьме и к маме за то, что они с нами делали.