Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

…Остаток ночи они не сомкнули глаз. Они занимались любовью — без устали, в каком-то сумасшедшем упоении, словно соревнуясь друг с другом в выносливости и умении. Его полузвериные дикарские ласки и ее знания, полученные на специальных уроках верхнего яруса, дополняли друг друга.

Дойдя до исступления, в какой-то момент окончательно потеряв голову, они выползли из палатки и, не размыкая объятий, взмыли в небеса — так, как это иногда делают бабочки-насекомые.

Огромная луна освещала их своим колдовским светом, ветер ласкал разгоряченные обнаженные тела. Ароматы леса перемешивались с пыльными запахами лагеря и с запахами их собственного пота… То он, то она сбивались с ритма трепетания крыльев, и тогда Ливьен казалось, что они рухнут вниз и разобьются насмерть, и они действительно падали, падали, падали, но всегда успевали взять ритм и повиснуть над самой землей… И тогда они вновь устремлялись в высь.

Несомненно, часовые видели их, но любовникам было не до смущения. Хотя у Ливьен и мелькнула мысль, что, в принципе, по уставу в них должны были стрелять… Но никто, кроме них самих, не нарушил тишину. Они то шептали друг другу ласковые имена, то стонали, то даже кричали в экстазе… «Так любить можно только на краю гибели», — однажды пронеслось в голове Ливьен. И она, внезапно разрыдавшись, тут же объяснила себе происходящее: «Я боюсь, я безумно боюсь…»

…— Рамбай не знал, кто он, пока не встретил Ливьен…

Эта фраза, сказанная им под утро, удивительно совпала с ее собственным ощущением. Кем она была до этой ночи?

На рассвете кто-то подергал наглухо застегнутый клапан палатки. Рамбай моментально вскочил. Костяной кинжал белел в его сжатой руке.

— Кто? — крикнула Ливьен.

— Сейна, — отозвались снаружи.

— Это — друг, — объяснила Ливьен Рамбаю. — Спрячь нож. — И расстегнув полы, впустила гостью.

— Я говорила с Лабастьером, — без предисловий объяснила та причину своего визита.

— И что же он сказал тебе? — Ливьен обратилась в слух.

— Он сказал, что знает, где искать Пещеру. Он сказал, что это нетрудно было определить по некоторым известным ему закономерностям расселения маака и махаон.

— Откуда он может знать эти закономерности?

— Тем его разум и отличается от обычного, что способен получить абсолютно достоверный результат, анализируя сотни и тысячи косвенных данных. Если он сказал, значит, это действительно так.

— И где же находится Пещера?

— Мы с самого начала двигались в верном направлении, и учитывая наши темпы, мы выйдем к цели примерно через семь с половиной месяцев.

— Семь с половиной?! — Ливьен в ужасе схватилась за голову. С момента их выхода из Города прошло лишь полтора!..

— Да, он назвал именно этот срок. И еще он велел передать, что ты и Рамбай ему нравитесь. — Сейна смущенно улыбнулась. — Такое я слышу от него впервые.

— Спасибо, Сейна. Передай ему, что и он нам очень симпатичен… Он не говорил тебе, что мы можем найти в Пещере?..

Сейна замешкалась, затем ответила:

— Он сказал, что там ты найдешь то, что даст тебе власть над жизнями всех бабочек мира.

Ливьен спокойно кивнула, думая: «Это почти слово в слово совпадает с тем, что поведала нам Дипт-Дейен. И это, в конце концов, логично. Если учесть, что мы направляемся в Пещеру ХЕЛОУ — создателя всего сущего. Нужно только перешагнуть через атеизм, навязанный обществом маака…»

— Ли, ты даже не удивилась, — заметила, изучая ее лицо, Сейна. — Ты знала? Выходит, Хелоу существовал? Почему же мы воюем с махаонами?

— Потому что на этой земле есть место или только нам, или только им. Это борьба за выживание вида, Сейна, а религия — только повод. — Ливьен объясняла подруге то, что и сама узнала от Лелии совсем недавно.

— Но почему так? — не согласилась Сейна. — Есть же на свете РАЗНЫЕ птицы и РАЗНЫЕ жуки, и они не ведут друг с другом войну на уничтожение, им хватает места. Так почему не может быть РАЗНЫХ БАБОЧЕК?

— Птицы и жуки — дети природы, а мы — рабы разума. И междоусобица неизбежна. Потому что если ты имеешь разум, ты можешь доверять; а значит — можешь и НЕ ДОВЕРЯТЬ. С какой это стати я буду доверять чужаку? Я — хорошая, я уступлю ему, а он возьмет и обманет — наберется сил и уничтожит меня… Нет уж, я хорошая, но я постараюсь опередить его. И вот, от большого ума, мы все убиваем и убиваем друг друга. И так будет продолжаться, пока не останется кто-то один. Не подумай, что мне самой это по душе. Но что-то изменить в этом раскладе — не в наших силах. Или мы, или они.

А верить или не верить в Хелоу — это тут совсем ни при чем. — Сейчас Ливьен говорила уже больше с собой, чем с Сейной, пытаясь убедить саму себя в новых, чуждых ее натуре, идеях. — Хотя, если честно, меня больше всего мучает как раз это. Раньше я верила в себя, в свои ум и силу, в друзей и врагов, в науку и поэзию… Но если есть Хелоу, значит, нужно поверить и в главные понятия религии махаон — судьба, предначертание, провидение… Неужели мы не принадлежим себе? Неужели все действительно в руках кого-то свыше?! В руках этого распроклятого бога Хелоу?!!