Цветы на пепелище (сборник)

— Вот, возьми! — сказал он. — На дворе уже зима, а ты все еще ходишь в коротких брюках. Будешь носить мои. Они хоть и летние, но зато длинные. Я носил их, когда ездил на стройку, и с тех пор они лежали у меня в чемодане.

Я не знал, плакать мне от унижения или радоваться подарку. Мои короткие хлопчатобумажные, выкрашенные ореховой скорлупой брюки уже давно никуда не годились, и тем не менее мне приходилось их носить, так как обещанные матерью деньги все еще не приходили, словно их везли на черепахе. А брюки, которые мне подарил Иван, были достаточно длинными и широкими. Правда, они были сшиты из голубого рабочего полотна, но для меня это не имело значения. Зато они хорошо защищали от мороза мои ноги, хотя пояс и пришлось подвернуть несколько раз.

Как-то в воскресенье после занятий Иван предложил мне пойти погулять. Я охотно согласился, так как уже давно не выходил из интерната и даже забыл, как выглядит город. Мы брели по длинной мощенной брусчаткой улице. У какого-то сопливого мальчишки, который нахохлился на морозе, как воробей, мы купили тыквенные семечки и, щелкая их, молча рассматривали витрины магазинов.

Проклятые семечки! Мои воспоминания опять вернули меня домой. В нашем сарае всегда было полно желтых кормовых тыкв. Мать резала их и варила похлебку для свиней,

7 Цветы на пепелищо

193

я вынимал из них семечки, очищал их от мякоти, солил и жарил в духовке. Семечек было так много, что, оказавшись в городе, я никак не мог понять, как это их можно продавать или покупать. Сначала мне захотелось поделиться этими мыслями с Иваном, но потом я подумал, что, пожалуй, не стоит говорить о таких пустяках.

Мы как раз шли мимо витрины кондитерской и вели разговор о приближающихся зимних каникулах, как вдруг у меня потемнело в глазах. Я увидел, что навстречу нам идут парень и девушка. Это были франтик Климе и Весна, дочь преподавателя Дроздовского. Господи, почему меня не поразила молния, раньше чем я их увидел!

Они не заметили нас и пошли дальше своей дорогой, а мне казалось, что я уже не человек, что я вдруг превратился в ничто, и я даже пощупал себя руками, чтобы проверить, существую ли на самом деле. Разумеется, вполне нормальному человеку никогда бы и в голову не пришло вести себя так глупо, но в тот момент я действительно потерял рассудок. Быть может, мне было обидно, что Весна меня даже не заметила, или возмутил самоуверенный вид избалованного франтика Климе? Ничуть. Просто я вдруг почувствовал себя одиноким, никому не нужным и навсегда затерянным в чужом городе среди чужих людей. В этот момент я даже забыл, что рядом со мной идет Иван, я шел, как пьяный, ничего не видя вокруг, жевал семечки вместе со скорлупой и, возможно, даже дрожал, потому что Иван вдруг стукнул меня ладонью по спине, разом прервав мои дурные сны.

— Ты, наверно, замерз, — сказал он. — Давай вернемся в интернат.

— Да, мне очень холодно, — соврал я, чтобы скрыть от него подлинную причину моего непонятного состояния.

А потом я всю ночь, как лунатик, бродил по мощеному двору интерната. Непонятное чувство взбудоражило меня и наполнило смутной тревогой. Что это было? Ревность? Беспомощность? И чего я хотед от девушки, с которой позна¬

194

комился лишь благодаря случаю, нелепому стечению обстоятельств и которую видел всего несколько минут? В моей памяти звучал ее голос, который вновь спрашивал меня, растут ли фисташки на дереве и есть ли у меня музыкальный инструмент. У меня? Музыкальный инструмент? Когда единственный инструмент, к которому я прикасался, была старая пастушья свирель из бузины, да и то не моя, а чужая. А быть может, она просто смеялась над простым деревенским парнем? И я вновь слышал ее смех, звеневший, как серебряные бубенчики ландышей или крохотные прозрачные льдинки. И этот смех терзал мне душу.

Я все чаще стал беседовать с Иваном. Что-то влекло нас друг к другу. Мы были земляками, к тому же я был одинок и испытывал невольный страх перед окружающими меня чужими людьми... Иван же был волевым, серьезным парнем, авторитет которого среди «макаронников» не уступал авторитету любого преподавателя. Я нуждался в таком друге. Я знал, что в любой беде всегда смогу на него опереться, что он убережет меня от всяких искушений и ошибок.

Однажды Иван остановил меня на лестнице у входа в столовую. Лицо его было озабоченно. Он участливо посмотрел на меня и сказал:

— В последнее время у тебя что-то не ладится с учебой. Я говорил с Дроздовским, и он сказал, что ты стал каким-то рассеянным, будто витаешь в облаках.

Услышав имя Дроздовского, я покраснел до ушей. Все, что он говорил обо мне, было чистой правдой. На занятиях я никак не мог сосредоточиться, уроки готовил не так старательно, как прежде; мне стало все равно, тройку я получу или пятерку... А когда я читал учебник, то от этого все равно было мало проку, потому что я тут же забывал прочитанное. Я смотрел в книгу, а передо мной, словно из тумана, постепенно проступали два синих озерка. Они сверкали на белом, чистом, как лотос, лице, от которого, казалось, исходили солнечные лучи, превращавшиеся в золоти¬

7*