Цветы на пепелище (сборник)

А затем наше дело разбиралось на общем собрании мо¬

215

лодежи, на котором присутствовали все ученики и все учителя школы.

Сначала говорил директор. Его речь была слишком длинной, порой гневной и изобиловала поучениями, угрозами и предупреждениями. При этом он был, однако, вполне искренним, и когда по его морщинистым щекам текли слезы, мне он казался отцом, переживающим за своих детей.

— Достаточно нескольких червивых яблок, — сказал он, — чтобы заразить весь сад, и опытный садовод должен принять меры, чтобы зараза не перебросилась на другие яблоки.

При этом он имел в виду вампиров, которые, как выяснилось, нападали на отдельных граждан, обижали девушек и поднимали руку даже на своих учителей с целью заставить их выставить удовлетворительные отметки. Когда бедный старик упомянул об этом, у него затряслись руки, так он был взволнован.

— Эти люди не заслуживают того, чтобы государство тратило деньги на их обучение, школа должна быть очищена от подобных негодяев, — закончил он и в изнеможении спустился на стул.

После него выступали учителя.

Затем слово взял Иван, секретарь комитета молодежи. Но мне и его слова показались слишком сухими и высокопарными.

Последним встал Тракторист. В его речи не было пышных слов и восклицательных знаков, она была проста и понятна каждому. Он говорил об условиях жизни в интернате, о нас, крестьянских детях, которые с детства познали тяжелый труд и нищету, сохранив, однако, в неприкосновенности чистоту наших душ, и мы поняли, что он и сам вырос в деревне, сам познал все тяготы бедняцкого существования и, наконец, что он прекрасно понимает нас, наивных сельских парней, впервые встретившихся с незнакомым миром города, со всеми, его искушениями и соблазна¬

276

ми. И каждое слово Тракториста соответствовало тому, что я давно уже чувствовал и понимал, но только не умел выразить.

Еще вчера наш новый учитель литературы подвергался насмешкам и оскорблениям, его награждали всевозможными обидными прозвищами, но сегодня он вдруг сразу завоевал любовь всех учеников и даже своих коллег.

— Отцы этих ребят, — говорил он, — прислали их сюда для того, чтобы они раз и навсегда вырвались из оков невежества, чтобы из них выросли настоящие люди, образованные, честные, скромные и трудолюбивые. И никто из них не страдал и не страдает врожденными пороками. Но к сожалению, молодость слишком легко поддается искушениям. Дурной пример, ложные понятия о том, в чем именно должно проявляться истинное молодечество, — и вот уже вчерашние честные и простые парни превращаются в «вампиров», начинают курить, пить ракию, засоряют свою речь циничной руганью, совершают такие дела, которых должен стыдиться всякий порядочный человек. Что же должны чувствовать их отцы и матери, которые ради них отказывают себе в самом необходимом. Разумеется, мы можем с позором выгнать их на улицу. Это легче всего. И улица их примет, и сделает из наших «вампиров» настоящих подонков: воров, хулиганов, а может быть, и того хуже. Но в этом ли состоит наша задача? Нет, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы каждый из них рано или поздно получил бы право сказать о себе, что он человек. Да, они совершали омерзительные проступки и должны получить по заслугам. Их следует примерно наказать. Однако в то же время им следует подать руку, чтобы вывести на правильный путь.

Тракторист говорил еще что-то, но я уже ничего не слышал. Его справедливость, его человечность так тронули меня, что я не мог сдержать слез. И мне казалось, что эти слезы целиком очищают мою душу от всякой скверны, что вместе с ними уходят все заботы и страдания, которые вы¬

217

пали мне на долю в последние недели. Я как бы возрождался заново к новой, светлой жизни.

Тракторист кончил говорить, и в зале раздался настоящий грохот, словно рушились старые стены интерната. Всхлипывая, я выбрался наружу и спустился по холодным ступенькам расположенной в форме амфитеатра лестницы, торопясь в свой уголок.

Шел снег. Мягкий и густой, он покрывал все вокруг белоснежной пеленой, словно хотел навсегда скрыть все те черные следы, которые оставляют за собой некоторые люди.

ОПУСТОШЕННАЯ СОКРОВИЩНИЦА

В противоположном от нашей спальни конце коридора была небольшая дверь, выкрашенная, как и стена, белой краской и такая же грязная, а потому и почти незаметная на ее фоне. Думаю, что никто не знал, куда она ведет, и никогда не пытался ее открыть. Я сам открыл эту дверь совсем случайно и лишь в начале второго года своего пребывания в интернате. Однажды я просто оперся на нее рукой и почувствовал не холодный камень стены, а слегка вибрирующие доски.