Цветы на пепелище

Иногда мы не виделись по нескольку дней. Меченому, видимо, нравилось подобное уединение. Недаром он частенько не возвращался к вечеру в табор, оставаясь на ночлег в лесах Мадры. И с каждым днем он наливался силой: провалившиеся было бока снова напружинились, тощие его ножки окрепли и теперь куда увереннее носили его по зеленым лужайкам. Его некогда тусклая рыжая шерсть вновь засверкала на солнце, и по цвету она стала смахивать на спелую малину. К Меченому возвращалась прежняя резвость, проказливость и неиссякаемая энергия.

«Эй ты, друг мой, Меченый! Пасись и расти, а со временем станешь большим и красивым конем!»

Встречи наши всегда были радостны. Я долго гладил его и шептал ему разные ласковые слова, будто был он не жеребенок, а все понимающий человек. На прощание Меченый весело ржал, терся о меня мордой, моргал своими круглыми добрыми глазами и вдруг срывался с места и уносился прочь по бесчисленным, только ему одному известным тропам Мадры.

— Поиграть хочется, да? Ну давай я тебя догоню!

И вот я бегу вслед за ним, пытаюсь его догнать…

Меченый скачет и прыгает, как заправский олененок, и нередко я первый выбываю из игры. А он, хитрюга этакий, скрывается в непроходимой чащобе, и напрасно я зову и ищу его. Он не только не желает возвращаться, но даже голоса не подает…

В этих играх передо мной открылся новый, доселе не знакомый мне мир, притаившийся в густых зарослях Мадры. Едва я входил в лес, как множество каких-то пестрых птиц выпархивало мне навстречу с призывным посвистом: не желаешь, мол, поиграть с нами в прятки?.. И я долго, часами бродил по этим еловым рощам, полным загадочных звуков, шорохов и увлекательных, но еще неизвестных мне тайн.

XIV

Пришло время молотьбы, и сразу же стало шумно и весело. С раннего утра и до позднего вечера над гумном не затихал многоголосый шум; лошади неустанно кружили вокруг столбов, а погонщики весело кричали им что-то странное, озорное и вовсе не понятное мне:

— Бака, бака, бака! Йо, йо, йо! Обррр!..

Пока взрослые молотили на гумне, мы, ребята, гоняли во весь дух по соломе или мчались в рощу собирать орехи. Их скорлупки уже начинали трескаться, и под ними виднелись темно-коричневые твердые ядрышки, оплетенные сеткой из красноватых прожилок.

Теперь и деревенские ребята проводили целые дни на гумне. До позднего вечера они кувыркались на соломе, прятались за стогами, играли в разные игры.

Как-то вечером я опять повстречался с конопатым и с его дружками-приятелями. Теперь они вели себя по-иному. Их прежняя враждебность сменилась степенным достоинством. И хоть видно было, что относятся они к нам с тем же чувством превосходства, с каким хозяин-богатей относится к нанятому им батраку, настроены они были мирно, чуть ли не дружески.

— Эй, ты! — обратился ко мне конопатый. — Мы узнали, что у тебя есть жеребенок. Это правда?

— Ну, есть, — угрюмо буркнул я.

— Дай поглядеть на него.

— Его здесь нету.

— А где ж он?

— На Мадре пасется, а сюда, на гумно, прибегает редко.

— A-а, так это тот самый… с коростой! — иронически протянул один из его дружков.

— Была короста, да сплыла…

В ответ на мои слова посыпались всякие шуточки на счет чесоточного жеребенка, однако ни ехидства, ни ненависти в них не было. Вот поэтому-то я и готов был простить им обиду, нанесенную мне в тот день, когда я продавал в деревне корзины.

— А откуда вы знаете о жеребенке? — помолчав, спросил я у них.

— Нам рассказал слепой, который играет на скрипке, — ответил конопатый.

— А девчонка сказала, что жеребенок чесоточный и что он скоро подохнет, — добавил другой.

— Не подохнет! — самоуверенно заявил я, словно отгоняя тайно терзавшую меня мысль. — Теперь он здоров, подрос, да и короста у него прошла.

— Давайте его поищем, — предложили сразу несколько пацанов. — Посмотрим, какой он стал.

Мы нашли его только на третий день в зарослях Мадры. Он пасся на одной из своих любимых лужаек и был похож на олененка — рыженький, стройный.

— Меченый! — тихо позвал я его.

Услыхав свое имя, он взглянул в нашу сторону и недовольно заржал. Наше посещение оказалось для него полной неожиданностью. «Ну, чего вам надо? — как бы спрашивали его круглые глаза. — Здесь я дома, а вам небось охота подергать меня за хвост, влезть ко мне на спину… Но теперь я вам уж не позволю! Так что проваливайте отсюда подобру-поздорову и не приставайте ко мне больше».

Затем он топнул копытом, взмахнул гривой, снова заржал и помчался вперед как бешеный.

Пацаны были в полном восторге, хотя и не желали в этом признаться. Только переглянулись многозначительно и промолчали.

И лишь когда возвращались обратно, конопатый сдержанно произнес:

— Н-да, ничего жеребенок…

Через несколько дней они снова появились у нашего шалаша.

— Эй, ты! — начал конопатый. — Хочешь, поменяемся?

— Что? — не понял я.

— «Что, что»! Ты мне дашь своего жеребенка, а я тебе — хорошего осла. У нас два осла. Я попросил отца, и он разрешил мне обменять одного из них на твоего жеребенка.

— Нет уж, ничего не выйдет! — решительно ответил я.