Цветы на пепелище

Пронзительный крик болотной птицы глухо прозвучал в темноте и тут же оборвался. Над болотом повисла пугающая, злобная тишина. Я поежился. Почудилось, будто волосы у меня встали дыбом. Я был один, совсем один на этом незнакомом, загадочном болоте. Отовсюду, изо всех уголков глядели на меня незримые глаза ночи. Не от кого ждать помощи или спасения. В этом месиве грязи и темноты не было никого, кроме меня и лошади. Я слышал, как она фыркает, как чмокает, чавкает под ее копытами коварная, расползающаяся жижица.

Эх, коняга ты моя, коняга!..

Я почувствовал, что если я сейчас, сию же минуту не поговорю с каким-нибудь живым существом — неважно с каким, — то либо рехнусь, либо помру от страха. Поговорить?.. Но с кем? Ага, с лошадью! Но у нее нет клички, а кричать ей: «Эй ты, лошадь, остановись!» — вроде бы как-то не к месту. Надо сначала придумать ей имя, а потом уж и кричать. Назову-ка ее именем моего жеребенка.

— Меченый, эй, Меченый, подожди меня!..

Мне часто приходилось слышать, как Базел, ценитель и знаток лошадей, рассказывал о них:

«С лошадьми нужно разговаривать так же, как и с человеком: мягко, нежно. Лошадь, как и собака, понимает человеческую речь. Вот потому-то наши слова, обращенные к ней, должны быть искренними, правдивыми, дружелюбными, должны идти от сердца…»

Когда я окликнул лошадь, она, кажется, остановилась. До меня донеслось ее ржание. Потом снова зачавкала грязь под ее копытами…

И вдруг нежданно-негаданно я вышел на голый пятачок твердой земли. Рядом с тихим плеском бежала река, словно хотела сказать мне: не бойся, Таруно, я здесь. Но лошадь куда-то исчезла, словно провалилась в яму, утонула в болоте. Светало. Под ногами было сухо. Я нащупал кучу сухих листьев и сучьев — наверно, принесла их сюда в половодье река, а когда убралась восвояси, то, должно быть, забыла их прихватить.

Я так устал, что без сил рухнул на эту сухую постель. Вокруг чернели заросли тростника и камыша. Как быть? На что решиться: двигаться вперед или вернуться назад?

Я лежал на сухой листве, со страхом прислушиваясь к еле слышному ворчанию воды, к гулким ударам своего сердца. Какая-то туманная пелена застлала вдруг глаза, и я погрузился в неизведанный мир, несший успокоение и отдых…

Сначала я услыхал отчетливый хруст, потом недовольное фырканье и ржание. Я открыл глаза. Вокруг — сплошная зелень. Справа морщилась рябью вода, а прямо передо мной, залитый солнечным светом, стоял огненно-рыжий конь со светлыми влажными глазами. Они смотрели на меня доверчиво, словно узнав во мне старого, давно запропавшего друга. Добрые глаза… И чуточку удивленные.

Неужели это тот самый дикий конь, о котором рассказывали столько невероятных небылиц?

Или, может, я еще сплю?

Я протер глаза: нет, это не сон! В двух шагах от меня стоял красивый, стройный молодой жеребец, которого еще не касалась, наверно, человеческая рука.

Я присмотрелся к нему повнимательней и… вдруг вздрогнул от неожиданности: метка! Передняя правая нога жеребца от копыта и почти до колена была белой. Да это же мой Меченый! Эту белую метку подарила ему мать — наша терпеливая умница Белка.

Я невольно еще раз протер глаза: нет, я не сплю!

— Меченый! Сиротинушка моя, неужели это ты? Как же ты вырос! — не то шептал я, не то думал я — не знаю.

Знаю только, что сидел на сухих листьях и смотрел прямо в глаза лошади. И она тоже смотрела на меня — доверчиво, дружелюбно… И изредка моргала своими светлыми глазами.

— А я-то думал, что мы больше уже не свидимся! Я… я уже даже и думать о тебе перестал. Но ты не обижайся на это. Пойми: мы с тобою — одно целое. Я и ты…

Я боялся пошевелиться, чтобы не испугать его каким-нибудь неловким движением. И хотя все происшедшее казалось мне просто чудом, я все же поверил: этот огненно-рыжий конь — Меченый, мой Меченый. Ошибиться было невозможно: вот она, метка, — белая метка на правой ноге от копыта и почти до колена! Этого не скроешь!

И мне захотелось приласкать его, прижаться к нему.

— Меченый, а знаешь ли ты, сколько раз я ложился спать с думой о тебе? Все боялся, как бы не зарезали тебя волки. Неужели ты не знал, что я ни за что не променяю тебя на осла, которого предлагали мне мальчишки? Я всегда верил, что ты жив, что мы с тобой когда-нибудь встретимся. Но теперь ты небось привык к вольной жизни и не захочешь пожертвовать своей свободой ради любви какого-то там мальчишки? Меченый ты мой!..

Медленно, осторожно я прикоснулся к мускулистому крупу жеребца, и теплая волна счастья захлестнула меня. Да, это было настоящее, невыдуманное счастье!

XXIV