Цветы на пепелище

Орех не умел говорить по-человечески, и все же я помню, какие чудесные сказки рассказывал он мне летом своим мягким многолистным шелестом в теплые, тихие звездные вечера. Эти сказки всегда были со мной, странно переплетенные с теми, что мне рассказывала бабушка. Одни были порождены звездами и тайнами ночи, другие создала сама жизнь. Так вырастает порой кудрявый клевер среди полыни. Часто потом я ощущал в себе такую мощь, такую волшебную силу, что, казалось, был в состоянии перевести на человеческий язык, пересказать все сказки старого ореха. Все до конца. Но едва я раскрывал рот, как мои губы произносили только одно слово: «топор». Да иначе и быть не могло. Этот топор до сих пор словно вонзается в мое сердце, заставляет его обливаться кровью. Клянусь, что не будь та страшная зима такой холодной, такой снежной, такой лютой, я вечер за вечером пересказывал бы вам сказки старого ореха, в которых жили все радости и горести моей жизни, моего детства. Но сейчас я не могу этого сделать, у меня просто нет сил. Стоит мне припомнить все случившееся, как в моем горле словно застревает комок, а глаза наполняются слезами, как будто в них насыпали молотого перца. И довольно об этом. Все и так ясно — гибель старого ореха была концом всего! Концом всего!

Каникулы прошли, но я остался в деревне. Снег, снег, снег — все дороги замело, и добраться до далекого города было невозможно.

Когда я настаивал на том, чтобы сделать такую попытку, мать тут же возражала:

— Неужели я должна тебя потерять?.. Сиди дома, пока не пройдет ненастье…

Затем вдруг подули теплые ветры, создавшие иллюзию близкой весны. Крыши ночами плакали, с них падали и ломались ледяные мечи зимы — сосульки. Мор валил скот, кур косила чума. Каждое утро крестьяне сносили их к ручью целыми охапками. И хотя, казалось, все лисицы в мире собрались вокруг села, они даже не смотрели на подохших птиц.

С гор потекли мутные ручьи, они сливались в потоки, которые дико ревели, вырывали с корнем столетние деревья, переворачивали и катили большие валуны. Крестьяне с мотыгами и лопатами выходили рыть канавы, чтобы защитить свои дома от воды: стоило потокам повернуть в сторону деревни, чтобы от нее осталось одно воспоминание.

А тут еще разразился ливень.

— Потоп, настоящий потоп! Видать, скоро погибнет этот грешный мир! — плакали женщины и в страхе молились.

Нет, никогда мне не забыть этих страшных дней!

ВАМПИРЫ

Зимой в интернате было так холодно, что замерз бы и белый медведь. В спальнях больше вообще не топили. Ходил слух, что таков, мол, приказ начальства, которое решило воспитывать нас по-спартански. Другие возражали и считали это выдумкой. Просто у нас не осталось ни одного гнилого полена, ни одного, даже самого маленького кусочка угля.

Как бы то ни было, но мы замерзали и с полдесятого вечера до шести утра, когда нас свистком поднимал дежурный воспитатель, щелкали зубами, как голодные волки, под нашими ветхими одеялами. Старое здание интерната пронизывали насквозь сотни лютых ветров. Они завывали всю ночь, не давая нам сомкнуть глаз. Мы съеживались, накрывались с головой и пытались согреть себя собственным дыханием, но ничто не помогало, и мы боялись, что не доживем до утра.

Ребята несколько раз пытались пронести тайком в спальню старую жаровню, дырявую солдатскую каску и ржавый котел, найденные ими на свалке, чтобы развести в них огонь, разжечь несколько кусочков украденного на рынке угля, но интернатское начальство тотчас пресекало подобные попытки, ссылаясь на возможность пожара, от которого якобы может сгореть весь город.

Больше всего боялся пожара «Святой Илья», самый трусливый наш воспитатель, которому ученики надавали целую кучу шутливых прозвищ. Однако чаще всего его называли «Божий поросенок».

— Если бы начальство сочло это необходимым, — объяснял нам Божий поросенок, и при этом красный кончик его носа все время двигался, словно он копался в мусорной куче, — оно бы даже спрашивать вас не стало, а давно поставило бы в ваших спальнях и печки и жаровни. Однако пора бы нам знать, что достаточно одного уголька, одной искры, чтобы загорелось все здание, а от него и весь город. А у нашего молодого государства нет лишних городов, чтобы жечь их попусту. Помните об этом и постарайтесь привыкнуть к холоду. К тому же это очень полезно.

Не успел, однако, Божий поросенок перевести дух после своего нравоучения, как кто-то из учеников спросил его из-под одеяла:

— Значит, у вас дома печку не топят и вы всю зиму сидите в холоде?

— Я живу не в интернате и не собираюсь стать учителем, — вспыхнул до корней волос Божий поросенок. — К тому же, когда я в свое время учился, у нас были другие порядки. А теперь вы, если хотите стать людьми, должны привыкать к новым. И не отступать ни перед какими трудностями.