Цветы на пепелище

Незнакомец появился так неожиданно, что я испугался и в нерешительности остановился, вообразив на мгновение, что встретил какое-то сказочное существо, а не человека. Мне доводилось слышать, что в этих болотистых местах вот уже двадцать лет живет отшельник, построивший себе хижину в самой гуще леса. Говорили, что вся его пища — рыба да дичь, что он скитается здесь, пытаясь заглушить свое горе, свою тоску по навсегда потерянным близким людям. Когда-то его забрали в армию, дома он оставил любимую жену и пятерых чудесных детей. Как-то поздно ночью — никто не знает, как и почему, — его дом загорелся, и в огне пожара погибла вся его семья. Вернувшись из армии, он нашел лишь груду пепла и камня — ничего больше. Трое суток простоял он над этой остывшей могилой молча, с крепко стиснутыми зубами и с ничего не выражающим побледневшим лицом.

— Он сошел с ума от горя, его уже нет, — шептали соседи.

А он все так же стоял и молчал, уставившись глазами в одну точку. А на четвертый день убежал из города и поселился в этих местах.

Все эти рассказы невольно пришли мне на ум, когда я смотрел на стоящего передо мной человека. В то же время мне казалось, что я его где-то видел и даже хорошо с ним знаком. Может быть, именно поэтому я не очень испугался.

Незнакомец ласково посмотрел на меня и, наверно заметив, что я немного струсил, добродушно улыбнулся и спросил:

— Зачем это ты забрел сюда, парень? Небось за яйцами диких уток?

— Нет, — ответил я, — я собираю цветы и травы. Так велел наш учитель.

— Значит, ты учишься, — сказал он. — Где же?

— В учительской школе.

— Ага, значит, там, — задумчиво проговорил он, как будто хорошо ее знал. — А какой учитель, говоришь, велел вам собирать цветы и травы?

— Дроздовский, — сказал я. — Иосиф Дроздовский.

— Вот как? — удивился незнакомец. — Такой умный и хороший человек, а возится с какими-то травами да цветками. Странно, очень странно. Иосифа-то я знаю. Он прекрасная душа; мы с ним соседи…

Теперь уже я удивился.

— Он уговаривал меня записать моего сына к вам в школу. Только он еще мал, учится в седьмом… Да и этих проклятых денег всегда не хватает. У нас только небольшой участок земли: две грядки бахчевых, две — помидоров, немного перца, лука, картошки, а вокруг мы сажаем тыкву… Но на одной тыкве не проживешь…

— На печеной тыкве?! — воскликнул я, невольно припомнив давнишнюю историю.

— Ну да, на печеной тыкве, — оживился незнакомец. — Наш участок хорошо прогревается солнцем, и тыквы у нас лучшие во всей округе. Понимаешь, мой сын продает их на переменах… Они сладкие, как сахар…

Тут меня вдруг осенило, и я словно очнулся ото сна.

— Нурия? Вашего сына зовут Нурия?

— Вот видишь, и ты его знаешь! — Глаза моего собеседника округлились и стали похожими на две крохотные чашечки. — Да, он мой сын. Очень болезненный на вид, но способный. В учебе не отстает… А каково вам там, в учительской школе? Что ты о ней скажешь?

— Школа хорошая, — ответил я. — И учиться в ней неплохо.

Мы сели на берегу реки и разговорились. Вскоре я даже забыл, зачем пришел сюда. Мое радостное, весеннее настроение постепенно развеялось от слов отца Нурии, в каждой фразе которого сквозила забота о том, где эму раздобыть деньги, чтобы поместить своего сына в училище. Еще какой-нибудь час назад я чувствовал у себя за плечами крылья, на которых я мог парить над расстилавшимися вокруг зелеными просторами, и в моей груди пробудилось и расцвело нечто непонятное. Быть может, это рождались стихи, которые стремились вырваться наружу, навстречу солнцу и ясному небу. Но теперь от всего этого не осталось и следа.

Наконец отец Нурии встал, бросил в реку окурок папиросы и таким же ласковым тоном, каким обратился ко мне в начале нашего разговора, сказал:

— Откуда мне знать, быть может, вам и в самом деле следует собирать разные цветы и травки. Вон и дочь Дроздовского только что прошла тут. Я видел, как она побежала по тропинке…

При этих его словах весь мир вокруг меня вдруг закружился.

А он спокойно продолжал:

— Вам лучше собирать растения вдвоем. Догони ее…

И, приставив руки ко рту наподобие рупора, он закричал:

— Ве-е-е-сна-а-а!

Издали донесся звонкий девичий голос:

— Ау-у-у!

Она стояла в белом платье на самом берегу озера, как только что распустившийся лотос, а ее длинные прямые волосы солнечным каскадом ниспадали ей на плечи.

В моей душе вновь зазвучали серебряные бубенчики ландыша, их звон преследовал меня, раздавался в такт моим шагам, потому что я уже не сидел на берегу реки рядом с отцом Нурии, а убегал, мчался как сумасшедший к городу. Сам не зная почему, я желал как можно скорее очутиться опять в сером здании интерната. Вероятно, мое сердце было слишком маленьким, не больше бутона цветка черешни, и в нем не могли уместиться и этот счастливый солнечный апрельский день и голубые, как роса, глаза Весны.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО