Вечерами волшебными, вечерами морознымиДребезжал в передней звонок.Я в любви признавался размеренной прозою,Из признаний сплетая пышноцветный венок.Вы ко мне приходили, – такая желанная,Вы садились в качалку, горжетом шурша,Ваше модное платье хохотало воланами;Вы – княгиня Московии; Вы – дурман гашиша.Михайловский и Нелли. Саша Черный и Фихте.Груды книг в переплетах и тонких брошюр.И повсюду букеты заплаканной пихтыИ смягчающий свет голубой абажур.На столе загрустил терракотовый Будда.Я к нему наклонился: если можешь, прости.Ты живешь у меня без молитвы и чуда,А богов пробуждают только тайны любви.И покинув раздумье и оставив унылое,Ярко связанный с Вами мечтой непрерывною,Я садился у ног Васнецовской Княгини,Отравляясь глазами порочно-наивными.Вы шутили язвительно. Вы смеялись опасно.Я почти что поверил в откровенья грехов.Настроение портил оскорбительно ясный,Раздражающий запах заграничных духов.Вы хотели обычного. Вы хотели реальности.Вы считали поэта за смешного раба.Я люблю полутоны. Я хочу беспечальности,А действительность часто похотливо груба.Достижений не нужно поэту капризов.Для него достиженья – не Ваши. Не те.Облечен вдохновеньем, изумрудными ризами,Я мечтал об Искусстве, о живой красоте.О дорических храмах с простыми колоннами,О смешных статуэтках, оправленных чернью…Вы твердили, качаясь, о Ваших поклонниках.Что давно добиваются tete-a-tete в «Модерне».А меня называли музейною древностью,Ископаемым зверем, немым птеродактилем…Я рассеянно слушал, далекий от ревности,Замечтавшись о ямбах, хореях и дактилях.Вы теряли терпенье. Соблазнительно кроткая,В обаянии Вашем уже не уверены,Вы ходили по комнате быстрой походкою,Улыбаясь досадливо, улыбаясь растерянно.А минуты лукавые танцевали ускоренно,В кек-уоке безудержном уводили часы.Мы смущенно молчали. Мы как будто повздорили.Вы играли шелками светло-русой косы.Наконец, Вы прощались. И, оправивши платье,Пожимали мне руку. Надевали жакет.Напряженно шептали, удлиняя пожатье,Где мы снова увидимся, без ненужного «нет».«Я работаю в банке. Телефон триста десять.Позвоните! А дома – от пяти до семи».Я распахивал дверь. Удивившийся месяцИзвивался от смеха: «Ты дурак, топ ami».Я садился к столу. Пережитым ослабленный,Я молился сонетами, как святыми молебнами.А потом – триолеты переписывал набелоВечерами морозными, вечерами волшебными…