Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

– Ты, говорят, хорошо поешь? – сказала Цзиньлянь. – Приказчиков в лавке услаждаешь, а нас не хочешь? Споешь своей бабушке и матушке Шестой четыре новых песни, тогда ключ получишь, а откажешься, хоть на белую пагоду вспрыгни, все равно не дам.

– Вы, матушка, готовы у человека все нутро вывернуть, – говорил Цзинцзи. – Кто же вам сказал, что я песни пою?

– Ах, ты опять будешь зубы заговаривать?! – набросилась на него Цзиньлянь. – По-твоему, в Нанкине Шэнь Миллионщик припеваючи живет, а в Пекине дерево сохнет-гниет, да? А ведь как за деревом тень, так за человеком слава.

– Ладно уж, спою, не погибать же в самом деле! – согласился выведенный из себя Цзинцзи. – Когда с ножом к горлу лезут, целую сотню споешь.

– Ах ты, болтун, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! – заругалась Цзиньлянь и наполнила всем чарки. – Вот выпей и стыд потеряешь, петь будет ловчее.

– Нет уж, лучше спою, а потом выпью, – отозвался Цзинцзи. – Я спою о цветах и плодах на мотив «Овечка с горного склона»:

В саду первый раз повстречала тебя я,
В цветущих деревьях весеннего рая.
Среди абрикосов желанных сгорая,
Нефритовой сливой

[3]тебя приняла я.Но люди судачили: пьешь ты, гуляешь;
Как шмель в цветнике изумрудном [4]порхаешь,И слезы помчались солёным потоком,
О скудном душой и тигрино жестоком.
Вдогонку послала двух персиков-слуг,
Но ты под хурмою – тебе недосуг.
Забыл ты меня, и напрасны старанья,
Краснел хохолок журавля от страданья [5].Обрезала пряди, плакучая ива.
«Рехнулась совсем!», – ты заметил глумливо.
Бесстыжий развратник! Насильник-гурман!
Тебе не забуду я подлый обман.
На высохших ветках тоскливо молила:
Да будет мне домом сырая могила.
Промчались три осени. Мне интересно
К кому ты теперь прижимаешься тесно.

И далее:

За ширмой из пятнистого бамбука

[6]Стоит твоя забытая подруга,
Как хризантема пышная в цвету.
Поют беспечно птицы на лету…
Вдруг… двум сорокам [7]верить ли с испуга?Ужели гость желанный с юга.
Послала я форзицию [8]любви.Найти тебя, мой херувим,
Пришел ли ты, еще страшусь поверить,
Вот дереза [9]приветствует у двери,Мне нарядиться не успеть теперь,
И, сжавши розу, я открыла дверь.
Слюны моей сирени ароматы,
На шпильках – разноцветные агаты,
Хуннян-цветок [10]тебя, не торопясь,Ввела в опочивальню, юный князь.
В игре под персиком янтарным,
Тебе цветком я буду парным [11].Кувшинкой золотой в руке
Под лотосом на стебельке [12].Как яростно стремились мы друг к другу!
Зачем же астру, жалкую прислугу,
Послал цветок граната передать [13]И к розам на кусту [14]прилип опять?

Цзинцзи кончил петь и опять стал просить у Цзиньлянь ключ:

– Матушка, отдайте ключ. Приказчики, наверно, заждались, и батюшка того и гляди пожалует.

– Ишь, какой хороший! – отвечала Цзиньлянь. – Ловко у тебя язык подвешен. Вот обожди, пусть только батюшка спросит, скажу: напивается, мол, неизвестно где, и ключи теряет, а потом у меня в комнате ищет.

– Ну что вы! – взмолился Цэинцзи. – Вам бы, матушка, только палачом-мучителем служить.

– Да отдай ты ему! – уговаривали Цзиньлянь матушка Пань и Пинъэр.

– Скажи спасибо бабушке с матушкой, – наконец вроде бы согласилась Цзиньлянь, – а то заставила бы тебя петь до самого заката. Наговорил с три короба: сто, мол, спою, двести, а сам две пропел и крылья расправил. Только улететь тебе не придется.

– Про запас есть у меня две песенки, дорогого стоят, – проговорил Цзинцзи, – на мотив «Овечки с горного склона». Могу в знак моего сыновнего послушания усладить ваш слух, матушка.

И он запел: