Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

– Ты, брат, ни холодов, ни морозов не ведаешь, – оправдывался Боцзюэ. – Вы, богатые, нам не ровня. У вас и деньги, и служба, и карьера. У вас сын родился – радость, будто на парче новый узор прибавился, а нашему брату лишняя тень – помеха. Попробуй-ка накорми да одень такую ораву. Замаялся – чуть жив! Ин Бао целыми днями на учениях, а брат мой в хозяйстве и рукой не шевельнет. Твоей, брат, милостью – вот небо свидетель – только что старшую дочь с рук сбыл, теперь вторая подрастает. Ты ее сам видел. К концу года тринадцать сравняется. Уж сваха приходила. Ступай, говорю, рано ей пока. Ну прямо замаялся – чуть жив! И на тебе! Эту еще средь ночи угораздило – выродила чадо. Тьма кромешная, где денег доставать? Жена видит – я мечусь, вынула серебряную шпильку и отпустила повитуху. Завтра на третий день – омовение новорожденного. Шум подымут такой – сразу все узнают. А там и месяц выйдет – на какие деньги справлять, ума не приложу. Придется, видно, из дому тогда уходить, в монастыре отсиживаться.

– Уйдешь – вот монахи-то обрадуются! Нагрянет какой-нибудь в теплую постель – немного выгадаешь.

Симэнь хохотал, а Ин Боцзюэ, приняв угрюмый вид, молчал.

– Не горюй, сынок, – успокаивал его Симэнь. – Сколько ж тебе нужно серебра, а? Скажи, я помогу.

– Да сколько… – замялся Боцзюэ.

– Ну, чтобы на расходы хватило и одежду потом не пришлось закладывать.

– Брат, будь так милостив! – взмолился Боцзюэ. – Мне бы двадцати лянов хватило. Я вот и обязательство заготовил, только сумму проставить не решился, а тем более заговорить. Ведь и так, брат, сколько раз я просил тебя об одолжении! Я на твою добрую волю полагаюсь.

Симэнь отказался принять его обязательство.

– Какой вздор! – воскликнул он. – Какие могут быть меж друзьями расписки?!

Пока они вели разговор, Лайань подал чай.

– Накрой стол и позови Ван Цзина, – наказал ему хозяин.

Немного погодя явился Ван Цзин.

– Ступай к матушке Старшей и попроси серебра, – говорил ему Симэнь. – Там в буфете за спальней два узелка остались от приема, те, что прислал его сиятельство цензор Сун. Пусть один выдаст.

Ван Цзин поклонился и вышел. Вскоре он появился с узелком в руке, который Симэнь тут же и вручил Боцзюэ.

– Бери! Тут должно быть пятьдесят лянов, – пояснял Симэнь. – Я не трогал. Проверь!

– Так много! – воскликнул Боцзюэ.

– Ничего, забирай! Сам же говоришь, вторая дочь подрастает. Ей наряды справишь и рождение сына отметишь.

– Верно ты говоришь!

Боцзюэ развернул узелок. В нем сверкали трехляновые слитки высокопробного сунцзянского серебра – паи высших чиновников уголовных управлений и окружных управ. Обрадованный Боцзюэ отвешивал Симэню земные поклоны.

– Где найдешь другого такого благодетеля, как ты, брат?! – говорил Боцзюэ. – И расписка не нужна, а?

– Какой ты глупый, сынок! – отвечал Симэнь. – Неужто в отчем доме с тебя обязательства потребуют! В любое время приходи, не откажу. Ведь и наследник этот – он как твой, так и мой. И нам обоим надлежит его растить. Это я тебе серьезно говорю. А как месяц справишь, вели Чуньхуа прийти. Пусть мне хоть в счет процентов послужит.

– Поглядел бы ты, до чего за эти два дня твоя матушка исхудала! – говорил Боцзюэ. – Вылитая твоя супруга-покойница.

Так они шутили в кабинете еще некоторое время.

– Да! А что с тестем Хуана Четвертого? – спросил Боцзюэ.

Симэнь рассказал, как он поручил дело Дайаню, и продолжал:

– Цянь Лунъе написал письмо инспектору Лэю. Тот приказал доставить задержанных и сам учинил допрос. И тестя и шурина выпустили. Присудили только к уплате десяти лянов на похороны да палочным ударам, но это не в счет.

– Вот им повезло-то! – воскликнул Боцзюэ. – Да, такого благодетеля, как ты, брат, днем с огнем не сыскать. И даже от подношения отказался. Тебе их деньги, конечно, не в диковинку, а теперь отблагодарить того же Цяня пригодились бы. Но ты им не спускай! Пусть у певиц угощение устраивают да нас приглашают. Если ты не скажешь, я сам с Хуаном Четвертым поговорю. Легко сказать – шурина от верной смерти спасли!

Тем временем Юэнян вынесла узелок серебра Ван Цзину. К ней пришла Юйлоу.

– Мой брат Мэн Жуй пока у свояка Ханя остановился, – говорила она. – Собирается в Сычуань и южные провинции за товарами отъезжать, вот и пришел с батюшкой проститься. У меня сидит. Вы, сестрица, послали бы за хозяином слугу, а?