– О! Если б вы видели, как ее обожает хозяин! — воскликнула Сюэ. — Так от нее и не отходит. Она у него одно попросит, он ей десять делает. А до чего похорошела, как женой в дом вошла! До чего бойкая, смышленая. Он ей целый западный флигель отвел, горничную купил. Три ночи подряд с ней провел. Сколько ей головных украшений поднес! Наряды на все времена года у портных заказал. На третий день пир устроил, меня одарил ляном серебра и куском атласа. Старшей жене у него лет пятьдесят да слепая она, все время в постах проводит и от хозяйства отошла. Есть у него, правда, еще Сунь Вторая. Она раньше хозяйство вела. Но у нее дочь, с ней занята. Теперь там Чуньмэй полновластная хозяйка. Все ключи от кладовых и чуланов в ее распоряжении. Хозяин, начальник, к каждому слову ее прислушивается. А вы говорите, откуда у нее серебро!
Выслушав сваху, Юэнян и Сюээ умолкли. Гостья посидела еще немного и стала откланиваться.
– Завтра зайди ко мне, ладно? — наказала Юэнян. — Я пока жертвенную снедь, полотна кусок и бумажных денег приготовлю. А ты проводи уж падчерицу, а? Ей надо свекра почтить.
– А вы сами-то не собираетесь?
– Скажи там, плохо, мол, себя чувствует. Я в другой раз навещу.
– Тогда велите младшей госпоже собраться, — сказала Сюэ. — Пусть меня дожидается. Я после обеда зайду.
– А ты куда это спешишь, а? Или опять к столичному воеводе? Небось, не обязательно идти-то.
– Что вы! Сколько обид выслушивать придется. Слуги и так весь порог оббили.
– Зачем же зовут? — поинтересовалась Юэнян.
– Как зачем! Чуньмэй уж должно, на четвертом или пятом месяце, наследника ждет. Хозяин просто сам не свой от радости. Наверно, меня решил отблагодарить.
Сюэ подхватила корзину с цветами и откланялась.
– Ох, уж эти сводни! — воскликнула Сюээ. — Соврут и глазом не моргнут. Только что продали, и уж чуть не на сносях[13]
. Небось, у столичного воеводы не одна она. Так уж он ее и выделил. Вот расписала!– У него Старшая жена и еще одна, дочь растит, — пояснила Юэнян.
– Ну вот! — продолжала Сюээ. — Я и говорю: только сваха может так сказать. Воды на вершок, а волны саженные.
Кто знает, не скажи этого Сунь Сюээ, может, не свалилась бы беда на ее голову.
Да,
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
В весенней дымке на ветру
парчовые трепещут стяги.
И дни становятся длиннее,
и на душе царит покой.
Кувшин отменного вина
прибавит молодцу отваги;
Красавица его пригубит —
да и расстанется с тоской.
Все ветки ив и тополей
весною вновь зазеленели;
Стоят с расцвете абрикосы,
и жерди подпирают их.
Коли мужчина не достиг
поставленной им в жизни цели,
Так пусть он с песнею веселой
идет в селение хмельных.
Итак, на другой же день У Юэнян припасла все, что полагается: трех жертвенных животных, кушанья, бумажные деньги, завернула кусок полотна и велела падчерице собираться.
Симэнь Старшая облачилась в траур и отбыла в паланкине. Тетушка Сюэ с жертвенными дарами шествовала впереди.
Чэнь Цзинцзи они застали у ворот дома. Тетушка велела носильщикам внести жертвы.
– Это откуда? — спросил ее Цзинцзи.
Сюэ поклонилась.
– А ты будто и не знаешь, зятюшка! — воскликнула она. — От тещи пожаловали. Дочку она прислала твоего покойного батюшку почтить.
– Теща стебанутая?! Так ее, рас так! — Цзинцзи грубо выругался. — Вспомнила прошлогодний снег[1]
! На целых полмесяца опоздала. Человек давно в сырой земле лежит, а она с жертвами является.– Дорогой зятюшка! — заговорила Сюэ. — Теща твоя вдовою живет. Не забудь, она как краб безногий. Ну откуда ей было знать, что гроб сватушки доставили? Если и опоздала, обижаться не нужно.
Пока они вели этот разговор, к воротам приблизился паланкин с Симэнь Старшей.
– А это еще кто? — спросил Цзинцзи.
– Как кто! — не уступала тетушка Сюэ. — Жена твоя пожаловала. Теща плохо себя чувствует. Дочь послала. Ей, во-первых, полагается при муже находиться, а во-вторых — покойного свекра почтить.
– Сейчас же убирайтесь отсюда! — заругался на паланкинщиков Цзинцзи. — Чтобы ноги этой потаскухи тут не было! Добрые люди тысячами умирают, а этой ничего не делается. Зачем мне блудница?!