Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Я тоже хочу проповедь послушать, – отвечала Хуэйсю.

– Ведь ворота заперты. Как ты сюда попала? – не унималась Юэнян.

– Она на кухне была, – пояснила Юйсяо. – Печь тушила.

– То-то вижу, чумазая какая! – проговорила хозяйка. – И засаленная вся, как барабанная колотушка, а туда же – проповедь слушать!

Собравшиеся снова уселись вокруг монахинь. Служанки убрали посуду и начисто вытерли стол. Юэнян поправила свечи и воскурила благовонные палочки. Монахини ударили в гонг и продолжали напевно:

И начал богач Чжан жизнь праведную в горном монастыре Желтой сливы. Целыми днями простаивал на коленях, вникая в смысл Писания, а по ночам погружался в сидячую медитацию. Заметил его Четвертый Патриарх чаньский наставник,[603] и понял: необыкновенный это человек, быть ему истинным послушником Будды – на роду написано. Спросил Патриарх, из каких краев пожаловал, как прозывается. Ответил ему Чжан и поведал свою историю: «Ваш скромный ученик оставил богатства и жен своих и навсегда ушел из мира». И взял его Патриарх себе в послушники. Днем заставлял деревья сажать, а ночью – рис рушить. Так в трудах тяжких провел он шесть лет. Подвиг его поразил и Высокочтимого Ведану[604] стража учения Будды, и Четвертого Патриарха. Он-то и велел Чжану найти пристанище и покой. Приобщив его к Трем сокровищам, он вручил Чжану рясу, травяной плащ от дождя и причудливо изогнутый посох и направил его к берегам Мутной реки, где бы мог он вселиться в утробу, родиться вновь и обрести жилище. «Пройдет три сотни и шесть десятков дней, и созреет плод, – говорил Чжану Четвертый Патриарх. – Ты уже стар и обветшала келья твоя. Ты уж не сможешь распространять сокровенный закон, не сумеешь обратить в веру новых чад…»

Монахини довели рассказ о деяниях богача Чжана до Драгоценной девы и ее тетушки. Те стирали белье на Мутной реке, когда к ним приблизился монах и попросил приют, но они промолчали. Тогда старец бросился в реку…

Тут Цзиньлянь, давно уже клевавшая носом, ушла спать, чуть погодя удалилась и Пинъэр. Ее позвала Сючунь, потому что проснулся ребенок.

Остались Цзяоэр, Юйлоу, матушка Пань, Сюээ, золовка Ян и госпожа У. Они дослушали рассказ до того самого момента, когда из реки выудили рыбу. Ее проглотила дева и понесла, и ходила девять месяцев.

Мать Ван запела на мотив «Резвится дитя»:

Людям неведомо, странная вещь!
Эта – пришедшая с Запада весть.
Чудная сущность вселилась во чрево –
Железноликим беременна дева.
Чудо зачатья – не брачное дело.
Корень – где свет достигает предела.
Там, за Куньлунем – в безбрежном эфире
Будда Амида[605]

радеет о мире.

Вошла Драгоценная дева к тетушке и говорит: «Что же такое случилось? Мы белье стирали. Старец попросился приютить его и почему-то бросился в реку. Я так напугалась! А потом съела персик бессмертия, и теперь меня раздувает. Каюсь, во чреве моем зреет плод».

Да,

Во чреве Девы-матери плод странного зачатия.
Слезами умывается и в страхе ждет несчастия.

Как сказано стихами:

Откуда взялся этот плод, увы, не мнимый?
Как быть? Молчит она, раскаяньем томима –
На первый месяц показалася роса,
Второй – вдруг затуманилась краса,
На третьем – жилки заалели кровяные,
Четвертом – выступили формы костяные,
На пятом месяце уж стал понятен пол,
Шесть полостей сформировались на шестом,
Семь дыр проткнул седьмой иглою острой,[606]
А на восьмом обрел плод человечий образ.
Девятый месяц – вызрел долгожданный плод,
Готова Дева-мать свой распахнуть живот.

Пятый Патриарх вселился в материнскую утробу, дабы спасти людей, а посему никто среди живущих не должен огорчаться. В древности, чтобы на землю снизойти, Будда в смертную утробу поселился и так явился в этом мире. Потом родившую Его вознес в Небесные чертоги.

Так будды светозарный дар
В утробу смертную проник,
Так вызрел Пятый Патриарх,
Спасителем явился в мир.

Тут Юэнян заметила, что исчезла дочь Симэня, а невестка У спит на ее постели. Зевала золовка Ян. Догоравшие свечи едва-едва мерцали.

– Который час? – спросила Юэнян.

– Четвертую ночную стражу пробили, – отвечала Сяоюй. – Уж петухи запели.