Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Юйлоу опять выслушала злое бормотание служанки и не проронила ни слова. Но хозяин пришел в ярость. Раздетый, в одних домашних туфлях, он потянулся за палкой, которая висела над кроватью под самой балкой и хотел было догнать вышедшую из спальни Юйцзань, но его удержала Юйлоу.

– Да пусть ворчит, – уговаривала она барича. – Успокойся! Не стоит связываться. А то выйдешь разгоряченный – чего доброго, простудишься.

Однако хозяин не унимался.

– Я знаю, что делаю! – твердо заявил он. – Бесстыжую проучить надо. С этими словами он бросился из спальни, схватил Юйцзань за волосы и, пригнув ей голову к полу, начал бить палкой по спине. Градом посыпались удары. Спасибо, рядом оказалась Юйлоу, но и то десятка два ударов ей пришлось отведать. Корчась от боли, Юйцзань упала на колени.

– Сжалься надо мной, батюшка! – умоляла она. – Я тебе все скажу.

– Я слушаю, говори, рабское отродье! – выпалил выведенный из себя хозяин.

Речь служанки выразил романс на мотив «Овечки с горного склона»:

Мой властелин, хозяин нежный,
прости убогую невежду
за то, что боле не нужна.
Прости ей горечь поздних слов.
Прочти прощальное письмо
Твоя холопка,
не жена.
Ты помнишь радость звонкую,
когда меня девчонкою
за восемь лянов серебра,
Купил? Увы, я и поныне
подобострастная рабыня,
жене – скорбящая сестра:
Ушла хозяйка безвозвратно
и стала я твоя отрада,
в купальне согревая чан.
Со мной в хоромах стало чище,
была изысканная пища
и щебетанье по ночам.
И не ждала я вероломства,
напротив, поросль потомства.
«Других не надо мне невест», —
так клялся мне мой повелитель.
Кого ж теперь в свою обитель
впустил? Неслыханная весть!
О, упоительный мучитель!
Зачем никчемную обидел —
она не ведала греха.
Но ты рыданий не услышишь,
не жить нам под одною крышей —
Сыщу другого жениха.
Прости… Кому я рождена?!
Прости… Холопка… Не жена.

Выслушал ее барич и со злости еще ударил несколько раз палкой.

– Перестань! – уговаривала его Юйлоу. – К чему гневаться, раз она хочет уйти.

Барич призвал из управы подручных и велел сходить за мамашей Тао. Сваха увела Юйцзань из дому и после продажи вручила баричу серебро, но не о том пойдет речь.

Да,

Прихлопнешь веером назойливую муху,
Погубит язычок иную стрекотуху.
Тому свидетельством стихи:
Едва затихнет рык звериный —
душою человек воспрянет,
И только карканье воронье
ему лихим предвестьем грянет.
Когда над головою ворон
все каркает, не умолкая,
В душе порывов озлобленья
немедленно взлетает стая.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ В ОБЛАСТНОМ ЦЕНТРЕ ЯНЬЧЖОУ У ЮЭНЯН, ПОДАВАЯ ЖАЛОБУ, БЕСПОКОИТ МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ

Сменяется лето зимою,

весна – осенними днями;

На западе солнце садится,

к востоку стремятся реки.[1690]

Дарует судьба богатство,

и знатность она дарует,

Когда ж она отвернется,

держись и в нужде достойно.

Тебе улыбнется случай —

и тотчас пойдешь ты в гору;

Когда ж высоты достигнешь,

не позабудь оглянуться.

О, где полководцы ныне

и кони где боевые?

Цветы шелестят и травы,

а в шелесте том – стенанья.

Так вот. Избил барич служанку Юйцзань и сейчас же позвал сваху Тао, которая увела ее из дому и продала за восемь лянов серебра. Барич Ли купил потом восемнадцатилетнюю Маньтан и поставил ее на кухню, но не о том пойдет речь.