Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Пускай хитрее и коварней бесов многих,
Ты вылакаешь то, чем я омою ноги.

Цзинцзи поднялся за ней наверх.

– Что вы хотели сказать мне, барышня? – спросил он.

– Нас связывают давние узы любви, – говорила Айцзе. – И ты, пожалуйста, не притворяйся. С тобой хочу разделить ложе, порхать, как птица.

– Но нас могут увидеть, – возразил было Цзинцзи. – Как же быть?

Айцзе пустила в ход все свои чары и, заключив Цзинцзи в объятия, тонкими и нежными, как нефрит, пальчиками начала отстегивать ему пояс. В них огнем пылала неуемная страсть, и Айцзе, сняв с себя одежды, опустилась на ложе. Они слились в любви.

Да,

Где страсти пламень до небес, там страха нет!
Под пологом любви приют на сотни лет.

– И которая же ты будешь в семье? – спросил он.

– Я родилась в праздник лета,[1754] – отвечала она. – Меня зовут Пятая, а по имени – Айцзе.

Немного погодя они завершили игру и, прильнув друг к дружке, сели рядышком. Она поведала ему о своих житейских невзгодах.

– Когда мы покинули столицу и не нашли родню, нам жить стало нечем. Если у тебя найдется пять лянов, будь добр, одолжи отцу. Я долго не задержу. Верну с процентами.

– Что за разговор! – воскликнул Цзинцзи. – Раз просишь ты, я дам пять лянов.

Получив согласие, Айцзе вернула ему золотую шпильку. Они еще посидели рядом. Из боязни пересудов Цзинцзи выпил чашку чаю, а от обеда в обществе Айцзе отказался.

– Нет, дела у меня есть, – сказал он. – А на расходы я тебе дам серебра.

– А я вина приготовлю, – говорила она. – Только не отказывайтесь, сударь. Вечерком посидим.

Цзинцзи пообедал в кабачке и вышел пройтись. На улице ему повстречался Цзинь Цзунмин, монах из обители преподобного Яня, и начал кланяться. Цзинцзи рассказал ему о себе.

– Не знал я, брат, что ты в доме начальника гарнизона живешь, – проговорил Цзунмин. – И женился, кабачок открыл. Прости, что не пришел поздравить.

Завтра же пришлю с послушником чаю. А выберешь время, прошу, в обитель заглядывай.

Монах пошел своей дорогой, а Цзинцзи воротился в кабачок.

– А вас почтенный Хань приглашал, – обратился к нему Лу Бинъи. – Только что половой опять приходил. И нас обоих звали. Больше никого не будет.

Цзинцзи и Лу Бинъи направились к Ханям, где был уже накрыт стол. Стояли всевозможные закуски: рыба, мясо, и овощные блюда.

Цзинцзи занял высокое место гостя, Хань Даого сел за хозяина. По обеим сторонам разместились Лу Бинъи и Толстяк Се. Ван Шестая и Айцзе пристроились поодаль. Половой внес подогретое вино. Когда оно обошло несколько кругов, приказчики, смекнув, к чему идет дело, встали из-за стола.

– Вы, сударь, оставайтесь, – обратились они к Цзинцзи, – а мы вниз пойдем, делом займемся.

Цзинцзи много пить не мог. И на сей раз, после ухода приказчиков, осушив с Ханями несколько кубков подряд, он почувствовал, как голову туманит хмель.

– Вы, сударь, нынче, конечно, домой не поедете, – сказала Айцзе.

– Да, поздно уж, не доберешься, – согласился он. – Завтра успею.

Немного погодя Ван Шестая и Хань Даого спустились вниз. Цзинцзи достал из рукава пять лянов серебра и вручил Айцзе. Она отнесла серебро матери, и они продолжали пировать вдвоем. В обществе ярко разодетой красавицы он пил до позднего вечера. Потом Айцзе сняла с себя наряды и предложила Цзинцзи остаться у нее. Чем он только не клялся ей на ложе, какие только заверения в любви не давал под узорным пологом! А она щебетала без умолку, как иволга, свиристела непрестанно, словно ласточка. Как они только ни наслаждались! Всего и не описать. В бытность свою наложницей дворецкого Чжай Цяня, живя в усадьбе государева наставника Цая, Айцзе приходилось служить и почтенной госпоже-хозяйке. При ней-то она и обучилась музыке и пению, чтению и письму. Узнав обо всем этом от Айцзе, Цзинцзи едва сдерживал восторг. Ведь Айцзе так напомнила ему Цзиньлянь. По душе пришлась она Цзинцзи, и он наслаждался ею целую ночь. Наконец, они заснули.

Проснулся Цзинцзи поздно, к обеду. Ван Шестая загодя напекла ему для подкрепления сил мясных пирожков. Он пропустил также несколько чарок подогретого вина, а немного погодя его пригласили приказчики, тоже устроившие ему угощение.

Цзинцзи умылся, причесался и оделся. После трапезы у приказчиков он еще раз заглянул на прощание к Айцзе. Она никак не хотела его отпускать и плакала.

– Дня через три-четыре я к тебе приеду, – уговаривал ее Цзинцзи. – Не сердись на меня.

И, оседлав лошадь, сопровождаемый молодым слугою, он отбыл домой.

– Смотри у меня, про Ханей ни слова! – наказывал он по дороге слуге Цзяну.

– Понимаю, отозвался тот. – Не извольте беспокоиться.

Дома Цзинцзи сослался на дела.

– Пока со счетами провозился и не заметил, как завечерело. Ехать было поздно, вот и пришлось заночевать. Он передал Чуньмэй тридцать лянов чистой выручки и направился к жене.