«Япония, префектура Гумма, уезд Оараки, деревня Осима».
Не было только имени адресата.
Ма Чжунцзянь и У Чиюнь долго ломали голову, но не могли придумать никакого объяснения. Диктатор распушил бороду и усмехнулся:
— Снова выходка какого-то японского хулигана! Я семидесятилетний старик, мне давно безразлично, жить или умереть. Пусть поступает как ему вздумается, а мы будем заниматься своим! — Он отшвырнул письмо.
Быстро прошла ночь. На следующее утро Ли Хунчжан получил инструкции от вдовствующей императрицы и государя, а затем вместе с сопровождающими сел на специальный пароход и отплыл в Тяньцзинь, где не стал долго задерживаться. Его сын, наблюдатель Фостер, советники и сам диктатор разместились на корабле «Справедливый». Остальные сопровождающие и переводчики заняли «Верный».
Это случилось двадцатого февраля 1895 года. Небо было обложено мрачными тучами, бушевала вьюга. Но когда через три дня корабли достигли Симоносеки, их встретило ясное солнечное утро. Специальный представитель японского министерства иностранных дел поднялся на палубу, чтобы приветствовать китайскую миссию. Он сообщил, что Ито Хиробуми и Муцу Мунэмицу уже ждут их и что местом заседаний избран ресторан «Весенний парус». Ли Хунчжан тотчас отправил своего сына Ли Иньбая и наблюдателя Фостера на берег, чтобы они договорились с Ито Хиробуми и Муцу Мунэмицу о первом заседании. На следующий день он вручил верительные грамоты и переехал в отведенную ему резиденцию.
Через два дня, когда начались официальные переговоры, диктатор севера прежде всего потребовал прекращения войны. Однако Ито Хиробуми стал шантажировать его, выдвинув в качестве условия временное размещение японских войск в Тяньцзине, фортах Дагу и заставе Шаньхайгуань. Несмотря на энергичные протесты диктатора, тот не уступал. После окончания третьего заседания — это было двадцать восьмого февраля примерно в четыре часа дня — Ли Хунчжан, весь пылая от ярости, вышел из ресторана «Весенний парус». Ему вспомнилось, как гордо он держал себя с Ито Хиробуми в 1885 году, во время заключения тяньцзиньского договора, и до какого унижения докатился сейчас. Да, их роли переменились! Проведя всю дорогу в размышлениях, диктатор неожиданно поднял голову и увидел, что лучи заходящего солнца озаряют ворота его резиденции, наполняя все вокруг бледным печальным светом. Ли Хунчжан не удержался от тяжелого вздоха. В этот самый момент от толпы отделился какой-то юноша и бросился к его паланкину. Раздался гулкий звук, толпа забурлила, паланкин остановился. Диктатор почувствовал какую-то странную боль в левой щеке, пощупал — она оказалась вся в крови. Он понял, что ранен.
Воистину:
Если хотите знать, остался ли диктатор севера жив, прочтите следующую главу.
Глава двадцать восьмая
БРАТЬЯ РАССТАЮТСЯ, И САМУРАЙ ИДЕТ НА СМЕРТЬ. СЛОВНО ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА, РАЗРАЖАЕТСЯ БУРЯ РЕВОЛЮЦИИ
Мы остановились на том, что, подъезжая к своей резиденции после очередного заседания, Ли Хунчжан был ранен неизвестным юношей, отделившимся от толпы. Теперь читателя прежде всего, конечно, волнуют три вопроса: остался ли диктатор жив, кто в него стрелял и с какой целью? Но я прошу читателей извинить меня за дерзость, ибо я хочу временно оставить все эти важные проблемы неразрешенными и рассказать об одной крестьянской семье, затерявшейся на далеком и гористом японском островке.
Все предки этой семьи издавна занимались земледелием. В последнем поколении осталось только двое братьев, родители которых умерли. Поскольку братья совершенно не были похожи на остальных жителей деревушки, односельчане прозвали старшего Старшим безумцем, а младшего — Младшим чудаком. Дело в том, что они обладали разными характерами и резко выраженной индивидуальностью. Старший был очень умен, но ум его, к сожалению, перелился через край: в каждом слове или поступке у него неизменно проскальзывало нечто безумное. Однако это было не обычное, а какое-то странное безумие. Он сам часто говорил:
— Мой мозг совершенно пуст. Я способен лишь схватить чужую хорошую мысль и тут же усердно начать ее осуществлять. А брат мой очень глуп, только эта глупость неожиданно превратилась в гордость. Конечно, не в хорошую гордость, а просто в тщеславие!
Или:
— Мой взгляд напоминает натянутую нить: я смотрю только вперед, а на то, что делается вокруг, мне наплевать!
Таким образом, братья оказались совсем разными, соответственно природным качествам характеров. Но было между ними и общее: они выросли на берегу моря, среди страшных бушующих волн. Это сделало их исключительно храбрыми и равнодушными к смерти.