Цветы зла

- Так и получается... - задумчиво проговорила Марья Ивановна. - Если бы мне неделю назад сказали, что я в таком виде буду сидеть в охотничьем ресторанчике на Тверской, я бы рассмеялась... И вдруг приходит ее муж, приходит именно ко мне, и затевает все это странное дело... Чертовщина, да и только.

- Почему чертовщина? Ведь нам хорошо с тобой... Разве ты не чувствуешь, что это небеса соединили нас?

Марья Ивановна почувствовала. И прикрыла глаза.

Эгисиани прилег рядом и потянул губы к губам женщины.

Поцелуй не состоялся. Из зала раздались звуки пистолетных выстрелов. И тут же дверь с грохотом раскрылась, и к ним бросились люди.

12. В бойне и чистилище...

Марью Ивановну била дрожь.

Подушка, прикрывавшая беломедвежью рожу, сползла.

Бывший житель холодной Арктики злорадно улыбался.

Эгисиани висел, поднятый к потолку рукой человека гигантского телосложения, висел, пытаясь достать пистолет. Когда он сумел это сделать, гигант ударил его кулаком в грудь. Вороненое оружие с глухим стуком упало на медвежью шкуру. Эгисиани конвульсивно дернулся и повис, как висит на вешалке дешевое пальто.

Убедившись, что противник потерял сознание, гигант отбросил его на стол.

Бутылки со звоном попадали, фужеры к ним присоединились. Ананас недовольно качнулся. Красный соус залил скатерть.

Злорадно улыбнувшись, хозяин положения обернулся к Марье Ивановне.

Подошел, ступая ногами-бревнами, присел на корточки.

Взялся за шелк накидки, пощупал.

Дернул.

Марья Ивановна осталась в трусиках и лифчике.

Гигант, уважительным движением губ оценив линии ее тела, запустил указательный палец за резинку трусиков, приподнял. Подержал так, глядя в райские кущи, затем отнял палец.

Резинка звучно вернулась на место.

Гигант усмехнулся и вновь приподнял ее. И выцедив: "Не лезь, сучка, не в свои трусы", убрал руку, тяжело поднялся и направился к выходу, неторопливо и с достоинством.

Минуту после его ухода Марья Ивановна прислушивалась. В смежных помещениях было тихо. Поднявшись на ноги, посмотрела на себя в зеркало. И покачала головой: "Наложница, да и только". Обернулась к столу, взглянула на Эгисиани. Он лежал равнодушным трупом.

"Пора домой", - подумала женщина и пошла к гардеробу, пошла, пройдясь прощальным взглядом по витражу с удачной охотой на лисицу, по корзинам с озадаченными цветами, по осиротевшей без нее беломедвежьей шкуре, по безжизненному телу несостоявшегося любовника.

Переодевшись, тщательно поправила лицо и прическу и направилась к выходу. На полпути остановилась.

"Эти двери, в которые он не пустил... Что за ними?"

Пошла к дверям красного дерева.

Зачем? Из женского любопытства или в надежде, что Эгисиани очнется до того, как она покинет его? Нет, наверное, из-за того, что более в это место ей возвращаться не хотелось.

Никто не желает возвращаться в места, в которых случаются неприятные неожиданности.

Двери были заперты. Схватившись за бронзовые ручки, Марья Ивановна со всех сил рванула их на себя.

И чуть было не упала - они к ее удивлению легко распахнулись.

Часть ресторана, "не имевшая прямого отношения к Кристине", была огромна по объему (одна высота ее составляла не менее пяти-шести метров) и представляла собой ярко освещенную... бойню.

По крайней мере, увидев ее, Марья Ивановна тотчас подумала: "Бойня! Это бойня!"

Невысокой ажурной железной изгородью, увитой плющом и еще какими-то вьющимися растениями, помещение делилось на две весьма неравные по площади части.

В меньшей части (прилегающей к дверям, которыми воспользовалась Марья Ивановна), стояли пять изящных столиков из тростника со стульями из того же материала, мангал на ножках и горка, заставленная разнообразным охотничьим оружием.

Большая часть помещения представляла собой огромную вольеру. Крутые скалы с мрачными пещерами, журчащий ручей, деревья, кустарник, травостой, все, кроме бугристого неба, крашенного неприятной голубой краской, казалось настоящим.

И все это настоящее было населено. Не чучелами, а самой разнообразной живностью. На скалах монументами стояли козлы-красавцы, на деревьях спали жар-птицы, в траве курлыкали довольные жизнью фазаны, на песчаном берегу ручья бегали друг за другом разжиревшие зайцы. А в самом ручье плескалась несоразмерно крупная рыба...

"И все это создал этот человек, создал, пропитавшись волнами творчества, исходящими от Кристины, - подумала Марья Ивановна, разглядывая следы пуль, испещрявших скалы, стволы деревьев и бутафорское небо с размашистыми золотыми звездами. - Можно представить какие они здесь устраивали побоища!"

И женщина вообразила летающие повсюду переливчатые павлиньи перья.

Обезумевшего раненного козла, выпрыгивающего из вольеры прямо на мангал, курящийся сизым древесным дымком.

Представила Володю Эгисиани, сосредоточенно стреляющего из пистолета по голубям, мечущимся под самым потолком.

И представила себя в индейском наряде с вон той изящной двустволкой, себя, целящуюся в того забавного рогатого зайца.