Цветы Зла

О разум побежденный мой,

В покорный превращен альков он!

Теперь я к нечестивой той,

Как к цепи каторжник, прикован,

Как к водке – пьяный человек,

И как к игре – игрой заклятый,

Как черви – к падали проклятой, –

О, будь ты проклята навек!

Поспешный меч иметь мне надо,

Чтобы свободу возвратить!

Просил я вероломство яда,

Чтоб эту низость победить!

Но яд и меч в пренебреженьи

Не вняли мне, ответив так:

«Ты не достоин избавленья

От рабства подлого, дурак!

И если мы твои оковы

Усилиями раздробим,

Ты поцелуем роковым

Труп воскресишь вампира снова!»

33.

Я эту ночь провел с Еврейкою ужасной,

Как возле мертвеца простертый мертвый труп;

Я начал размышлять вблизи продажных губ

О грустной красоте, где я погиб, бесстрастный.

Представил я ее величье от рожденья:

Красой и силою зрачок вооружен;

На ней – душистый шлем волос сооружен, –

Я, вспомнивши о нем, воспрял для наслажденья.

Я умиленно стан расцеловал бы твой,

Богатство б разметал я ласк моих упорных

От свежих ног твоих до кос прекрасно черных, –

Когда б могло хоть раз вечернею порой

Невольною слезой, жестокая царица,

Великолепие холодных глаз затмиться!

34. Посмертные укоры

В тот час, когда уснешь ты, кто мрачна, красива,

И черный мраморник воздвигнут над тобой,

Тебе заменит дом, альков прекрасный твой,

Пустой, глубокий ров, могильный склеп дождливый,

И ляжет камень плит над грудью боязливой,

Над телом, чтоб мешать всей прелести былой,

Чтобы не слышался отныне сердца бой,

Чтоб не было у ног походки шаловливой.

Наперсница мечты неконченой моей, –

Могила, – ты всегда поймешь поэта цели, –

И в мраке медленных, лишенных сна ночей

Шепнешь: «Распутница несовершенств! Ужели

Не знала ты, что труп жестоко слезы льет?»

– И червь, как совести укор, тебя пожрет.

35. Кошка

На влюбленное сердце клади поскорей

Свои когти, ко мне подойдя, ты,

Чтоб я мог погрузиться в красоты очей,

Где с металлом смешались агаты.

На досуге я голову глажу твою,

Эластичную спину лаская,

В электричество тела я руку сую,

Наслажденье при том обретая.

Я любимую вижу, мечтая! Зверек,

Словно твой, ее взгляд, с жалом схожий,

Меня колет; и холоден он, и глубок;

И плывет вкруг каштановой кожи,

К голове поднимаясь от пят,

Воздух пряной струей, – роковой аромат.

36. Duellum[3]

Два воина, сойдясь, вступили в бой великий,

И воздух пачкают горячий пот и кровь;

– Железа звяканье и эти игры – крики

Их юных дней, что в плен себе взяла любовь.

Мечи поломаны, как молодость разбита

У нас, любимая, – но острие ногтей

Заменит им и меч, и их кинжал сердитый.

– Безумие сердец, созревших для страстей!

И к хищникам в овраг, обнявшись в злобе дикой,

Враги стремительно друг друга увлекут,

Украсив кожею сухую ежевику.

– И эта пропасть – ад, где все друзья живут!

С врагиней яростной падем в овраг мы оба,

Чтоб там навек хранить пыланье нашей злобы!

37. Балкон

Подруга из подруг, о мать воспоминаний!

Моя обязанность и радость для меня!

Ты вспоминаешь ли о красоте лобзаний,

О неге вечеров, о сладости огня?!

Подруга из подруг, о мать воспоминаний!

О вечер с отсветом пылающих углей!

Балкон и вечера под дымкой испаренья!

Как грудь твоя сладка! Душа – еще добрей!

О, сколько было слов, не знающих забвенья!

О вечер с отсветом пылающих углей!

В вечерней теплоте чарующи закаты!

Душа была сильна! Простор глубоким был!

Царица нежности, – я крови ароматы,

Приникнувши к тебе, казалось, ощутил!

В вечерней теплоте чарующи закаты!

Кругом сгущался мрак ночной стеной преград;

Угадывал твой взор я в темноте глазами,

Дыханье пил твое, о сладость, о мой яд!

И ноги усыплял я братскими руками!

Кругом сгущался мрак ночной стеной преград!

Миг счастья воскрешать – искусство мне знакомо!

О прошлом близ твоих колен мечтаю я.

Зачем иную мне искать красу истомы,

Коль плоть твоя мила, сладка душа твоя?!

Миг счастья воскрешать – искусство мне знакомо!

Объятья без конца, и аромат, и стон

К нам из запретных бездн вернутся ль с новой силой,

Как, вновь помолодев, взойдет на небосклон,

Умывшись в глубине морских пучин, светило?

– Объятья без конца, и аромат, и стон!

38. Одержимый

Диск солнца крепом скрыт! Укройся, как и он,

Ты, бытия Луна! Скорей закройся мглою!

Спи иль курись и ты! Будь мрачною, немою!

Пусть будет в бездну Скук твой облик погружен!

Такой тебя люблю! Явись на небосклон,

Что сумасшествие покрыло пеленою,

Ты помраченною сквозь полумрак звездою!

Отлично! Прочь кинжал прекрасный из ножон!

Зажги в своем зрачке паникадил сиянье!

Во взорах грубых ты зажги огонь желанья!

Всё радует в тебе, и наглой, и больной;

О, будь чем хочешь ты, заря и тьма ночная!

Трепещет плоть и нерв взывает каждый мой:

«О брат мой, Вельзевул! Тебя я обожаю!»

39. Видение

I. Мрак

Забросил в склеп тоски непостижимой

Уже давно меня мой мрачный рок.

Без розовых лучей я одинок;

Здесь только Ночь, жилец невыносимый.

Художник я. И мне насмешник-бог

На сумраке писать, увы! велит там!

Как повар, я с загробным аппетитом,

Свое сваривши сердце, съесть бы мог.

Вдруг, засияв, является виденье;

В нем – грация и блеск, – и сразу в том

Восточном и медлительном движеньи,

Когда оно заблещет целиком,

Я узнаю обличье гостьи чистой: