Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

— Я ни на секунду не боверю, что они черные. Они будут бурбурные.

— Что ж, скоро увидим!

Глаза Уорвика вспыхнули от возбуждения.

— Черная орхидея, — мечтательно пробормотал он себе под нос. — Так близко! Мечта стольких людей!

Сквозь испарения лихорадки над маслянистой рекой он видел высокие берега во вспышках красок — розовых, коралловых, канареечных, аметистовых. Там на задушенных чащей деревьях цвели орхидеи, а лианы свисали меж ними, как нити драгоценных камней. Но цветок его мечты был черным.

— Бурбурные, — проворчал Мюллер, но снова взялся за весло, и лодка тяжело пошла против течения.

Лес тянулся мимо широкими лентами. Мышцы Росарио перекатывались под промокшим хлопком. Мюллер стиснул зубы, преодолевая неизбывную усталость этого места, и глубоко погрузил лопасть. И так еще час или больше, сквозь удушающую растительность, вонь и пар разлагающейся жизни, живого разложения.

— Я не верю, — слабым голосом произнес наконец Мюллер. — Боб, хинин! Сколько дней с тех пор, как мы покинули Эссекибо? Сколько дней с тех пор, как мы похоронили бедного Фернандо? Это... это...

— Мы повернем, когда ты захочешь, — тихо сказал молодой Уорвик.

Они долго смотрели в худые, осунувшиеся от лихорадки лица друг друга.

— Нет, — наконец сказал Мюллер. — Я всего лишь любитель. Мы найдем; мы не повернем назад. Но в этом нет романтики.

— Я знал, что ты не сдашься, Отто.

Росарио повернулся к ним, и на его меланхоличном лице мелькнул проблеск торжества.

— Сморите, сеньоры.

Сначала они не видели ничего, кроме леса, такого же, как на протяжении последних дней. Затем, сквозь дрожь влажного зноя, среди этой ужасной растительности начали провляться очертания других предметов. От них мало что осталось, но на берегу реки виднелись пригнанные друг к другу камни. Развалины пристани, руины дороги некогда царственных размеров, по которой, возможно, проходили мрачные императорские процессии — в какие смутные века мира?

Quien sabe[20]?

Там, где росли более высокие деревья, возвышался небольшой холмик.

— Обычная усеченная бирамида, — пробормотал Мюллер, недовольно тряхнув копной светлых волос. — После прошлого года на Юкатане, Боб, это банально.

Но они замолчали, когда маленькая лодка медленно подплыла к берегу. Чьи ноги ступали здесь в последний раз и когда?

— Не слишком подходящее место для лагеря, Отто. Надеюсь, тут безопасно?

Их руки слегка дрожали, а глаза смотрели во все стороны во мраке листвы. Они видели много подобных руин таинственных рас, но мало таких зловещих. Когда они высадились, в зарослях скользнуло и зашевелилось что-то склизкое, а лозы ползучих растений, словно ужасные мягкие руки, обвили их колени.

Росарио прорубал тропу своим огромным ножом.

— Очень злое место, — прошептал он, когда они, спотыкаясь, поднимались по камням царской дороги, — полное призраков мертвых, которых никто не помнит.

Двое белых не стали ему перечить.

— Сеньоры, вот бог. Я выполнил то, что обещал. А теперь посмотрите и пойдем.

Они глядели на то, что приняли за огромное дерево или пень, — тень, размытое пятно развалин. И из этого размытого пятна начали проступать черты, черты и жуткое лицо. Там сидел старый бог, глядя на реку из-под своего высокого головного убора с рядами перьев; его плечи представляли собой замшелую каменную глыбу; между уродливо раскинутыми руками находилась каменная площадка длиной около шести футов; с нее спускался пролет ступеней, расколотых проросшей зеленью. У бога не было ничего, кроме невозможных рук и лица.

— Надо полагать, — сказал Боб Уорвик, слегка запыхавшись, — что лицо такое же чудовищное.

— Смотри! — сказал его друг.

В руках бога, на каменной платформе, рос небольшой пучок зеленых листьев и темных цветов — трехлепестковых, с длинными черноватыми тычинками, похожими на паучьи лапки. Уорвик и Мюллер на мгновение помедлили, боясь присматриваться. Затем они вместе бросились вперед.

Росарио обхватил Уорвика своими длинными загорелыми руками; в его черных глазах горел страх.

— Там гибель! — закричал он. — Ради всего святого, сеньоры, пойдемте. Ничего не берите у бога, иначе он заберет у нас все! Он — тот, кто забирает жизни...

Мягкий испанский Росарио превратился в мешанину гортанных звуков. Возможно, на этом языке говорили его предки, когда строили пристань и придавали форму богу. Уорвик отодвинул его в сторону и последовал за Мюллером.

Мюллер карабкался вверх по разбитым ступеням, которые вели прямо в объятия бога.

— Они будут бурбурные, — упрямо ворчал он себе под нос, но сердце его сильно билось.

Странные темные цветы парили перед ним, когда он, наконец, выбрался из гущи обломков и шагнул на платформу. Он торжествующе крикнул, и что-то в лесу пронзительно завопило в ответ.

Резное лицо над ним теперь производило странное впечатление, будто смотрело вниз, на площадку. Какой ужас зла, казалось, таился в этих удлиненных глазах и жестоких губах! Мюллер сдержал невольную дрожь и протянул руку, чтобы схватить орхидею.