Цвингер

Миновало минут пятнадцать, а впрочем, бог знает, пятнадцать ли. Виктору показалось, что ему вернули условную свободу. Он нашарил и надел очки. На плече висела спортивная сумка, в ней потерханные тетради в ледерине. Он открыл одну тетрадь наугад — милый дедов почерк. Зарисовка какого-то карниза. Протер глаза — не спит. Все наяву. Хорошо бы выпить, подумал он.

Проследовал в банкетный зал «Арабеллы». При виде его люди живо расступались, но протестов вроде не было. У ломящегося стола торчали Пищин и Кобяев, оттопырив локти, чтобы занимать побольше места и никого к фуршету, кроме себя, не подпускать.

На пути оказался Роберт, видимо вошедший позже и ни о чем не имеющий представления. Виктор смог поговорить с ним, продолжая охотиться за бокалом. Что там Роберт ему толкует? В основном о работе. Ну, дай бог. В голосе Роберта интерес, зависть, восторг:

— Ну, у нас-то рутина. Это у вас настоящий спорт.

— Ты о чем?

— Разумеется, о ватрухинском деле.

— Да бери себе ватрухинское дело. У тебя ведь собраны все оферты? Где они? Эта вот пачка подмышкой? Ну, еще подложи. Вот, держи, добавь туда. Еще пяток по Ватрухину предложений. И проводи теперь сам, самостоятельно, ватрухинский аукцион, — вдруг выпаливает Виктор. — Мне все надоело. Только спать охота и есть охота. Что там на столе у них там симпатичное? Вижу. Суши. А где берут палочки для суши? Черт, вот же они в руках у меня, верчу ими, как Бэр карандашами! Хорошо, Ватрухина бери, только все наши интервью прочти, подготовься, прочти внимательно. Завтра пятница. Вся она твоя. Весь наш стол полностью твой! Это твой час, Бобби. Покажи, дружище, класс.

Роберт пылко обрадовался. А Виктор, поедая гункан-маки, восстанавливал сознание. Дозвониться до Нати в Милан, до Ульриха в Аванш, до Бэра в Москву и скорей лететь на поиски Мирей.

— Да, вот, Роберт, еще. Есть еще одно мелкое дело. Подойдет к нашему столу адвокатша из Парижа, Ортанс. Она должна была вести переговоры с болгарами. Так ты ее поблагодари и скажи, что ничего от нее не нужно. Дело разрешилось уже. Документы у меня. Бэр болгарам заплатил за бумаги тридцать тысяч. Переговариваться ей уже не с кем, так что мерси. Познакомьтесь, поглядите на нее. Может, она агентству окажется небесполезна. Может работать из Франции.

— А ты куда денешься?

— А я денусь из Франкфурта чрезвычайно далеко.

— Ничего себе… Ортанс Франкини?

— Франкони… или Франкини.

— Так ведь она с нашим нью-йоркским филиалом давно сотрудничает. Но я ее никогда не видел. Буду рад с ней выпить кофе. Я не знал, что она сюда приехать должна.

Ел бы и ел. И вино. Да тут заметил Викторово появление Пищин. Только его не хватало. Навалился с пьяными откровенностями:

— Что ты, Виктор, думаешь? Мне говорил Кобяев про проект с ночными сорочками немецких женщин, которые у нас вместо вечерних платьев в театр носили. А я вспомнил про ночные горшки трофейные. Мать рассказывала. Домработница однажды наделала вареников, ставит на стол наполненный сметаной фаянсовый ночной горшок, еще и приговаривает: «Мочайте, мочайте!» Ну разве это плохо?

— Гениально.

— Ну, гениально, ты загнул. Эх, почему вот ты меня, Виктор, презираешь?

За что мне этот Пищин, подумал Вика, с пьяными разговорами. Пусть бы к Роберту лип, такое надрывное американцу экзотика, чем не Достоевский.

А по толпе тем самым временем гуляли новые литературные сплетни.

— Впервые учредили и впервые выдали «Немецкую премию» в двадцать пять тысяч евро. Амо Гейгеру молодому. Сегодня как раз. Теперь будут каждый год во время Франкфуртской ярмарки давать. Оно и правильно, присуждать премию на ярмарке. Издатели и авторы пусть совместно волнуются. Фыркают злобно, кому не повезет.

— Жаль, у вас погода чересчур уж немецкая, — встрял Виктор. — А в Италии все премии летние: «Монделло» в Палермо в конце мая, «Стрега» в римском нимфее Виллы Джулии в начале июля, «Кампьелло» в сентябре в театре «Фениче» в Венеции. Видно, не столько мнение мировой общественности волнует итальянцев, сколько им хочется посидеть в час вечернего бриза под старинными башнями на площадях. В теплоте, в фонтанных брызгах и в мерцании охры, сепии, терракоты, жженой сиены…

— Ох, не надо, как захотелось в Италию. Завтра у нас с вами встреча?

— Увы, я вынужден отменить… Да, и Бэр и я в этом году… м-м-м… не слишком задерживаемся на выставке. Я срочно улетаю. Вы же понимаете, такие неожиданности! В агентстве творятся такие дела! Хотелось бы с вами посидеть и поговорить, но не в подобном угаре. Вы сказали — вам хочется в Италию. Ну вот и приезжайте, там на месте мы и повидаемся, буду рад.

— Вы, Зиман, слышал, отменяете все встречи и уезжаете. Откройте секрет. Какой-то огромный куш на горизонте блеснул?

— Ну, наши новости по всем телеканалам рекламируют. Конечно, это серьезно меняет жизнь и работу. Но есть и еще причина, — делал вид, что хитрит, а на самом деле откровенничал выпивший Виктор. — Дело в том, что с возрастом разлюбливаешь выставки! Ярмарки эти, самовыпячивание издателей. То ли дело презентации в книжных магазинах.