Умиротворенное и отрешенное лицо прораба Хренкова не обмануло Ольгу Леонардовну ни на секунду.
„Таких, как он — нужно неоднократно обследовать у психиатра, — сделала твердое умозаключение ст. лейтенант Солодкина. — А лучше посадить на 10 лет в Кащенко и пусть не третирует нормальных людей!“
Со слов двух свидетелей — Хренкова и Кузькиной (соответственно — кв. 55, 6-й этаж и кв. 35, 1-й этаж), выходило, что и Хренков и Кузькина видели, как подозреваемый в убийстве Горностаев бежал сперва с 6-го этажа на первый с топором и с первого на шестой — тоже с топором! Что было раньше — с 6-го на первый или наоборот — выяснить не удалось, ввиду путаности показаний обоих.
Кузькина и Хренков чуть не подрались, выясняя, что было до, после, во время, сперва и потом, в течение часа, дня, ночи, запутались сами и запутали следствие…
Обычно такие свидетели на вес золота. С их помощью человека можно посадить навсегда…
Дальше выслушивать этот бред Ольга Леонардовна не стала, у нее заболел лоб.
— Все! Еще одна квартира и все!.. Не могу, — пообещала она себе, вызывая лифт.
Таня Дубинина, которую Ольга Леонардовна встретила, выходя из лифта на шестом этаже, потрясла ее своей худобой и траурной черной блузой…
— Хоронить едем, — обронила Танина мама. — Зятя. Разбился вместе с Соболем.
— Простите, — прижав руку к сердцу, сказала Ольга Леонардовна, — Танечка…
На что Таня, кивнула и пошла вниз по лестнице.
— Таня, лифт, — шепотом позвала ее мама. Таня вернулась и стала ждать, опершись спиной об чужую дверь.
— Зябко, — взглянув на Ольгу, сказала Таня Дубинина. — Живу, Оля, как живу…
В квартире на шестом этаже мелькал свет.
— Брат Нины Ивановны ходит, — пояснил Автандил Георгиевич. — У него ключ и вообще он теперь там хозяин.
— Может, привидения? — пошутила Ольга Леонардовна.
— Да нет, — закрывая опорный пункт беспорядка на ключ, пошел провожать ст. следователя Солодкину на трамвайную остановку Сазанчук. — Таких не держим.
— Запуталась я, — поежилась Ольга Леонардовна, шагая мимо домов с участковым.
— Распутается, вот увидите, Оля, — сказал Автандил Георгиевич и посмотрел по сторонам. По Архангельской улице ехали машины.
— Страшный звук в ночи!..
Нельсон поднял ушки и прислушался — тихо.
Потом вздохнул — вот! Опять! Свист!..
Это посвистывал его же нос, сам по себе…
— Играется он, что ли?
Ночью на подоконнике так приятно обдувает шерстку из открытого окна. Лабрадор, свесив лапки, лежал и обдумывал течение жизни в родном подъезде и вдруг понял — роману не хватает ЛЮБВИ!
Само слово — РОМАН предполагает ЛЮБОВЬ.
И она была, но…
Пятнышки звезд на небе, черные провалы по бокам небосвода, кусок бледной луны в центре галактики — что? что? что еще сулили людям в будущем эти безусловные величины мироздания? Эти свидетели несчастий, и маразма, и многих любовных свиданий смертных в преддверии ночи, когда хочется не дрожать, засыпая в одиночестве, а чтобы кто-то живой и горячий обнял тебя и прижал к себе в надежде на еще одну маленькую страсть.
Пес взвыл! Напугался сам себя и бросился на улицу…
— Может, она тебе что скажет? Бабка еще та, — сказал Автандил Георгиевич о Кокуркиной. — Спроси у нее про 19 число.
Виктор Иванович позвонил в дверь 42 квартиры, и, поразившись царящим там бедламом и помойкой, пригласил старушку в опорный пункт на беседу.
— Да-а… а вы — опасный… вон, как у вас глазки-то сверкают! — заходя в кабинет участкового, с порога быстро сказала Дарь Иванна.
— Я-аа? — попятился Витя. — Да что вы несете, бабуся?
— Я-аа? — пришел черед удивиться Кокуркиной Дарь Иванне. — Я-то, мил человек, налегке иду… А вы ко мне не приставайте!
— Я-ааа? — возмутился ст. лейтенант Витя. — Да я вас всего-то спросить хотел. Не были вы или были…
— Глазки прикройте и спрашивайте, — потребовала Дарь Иванна, которая последнее время нервничала по поводу СПИДа.
— Что вы делали 19 июня? — начал опрашивать старушку Виктор Иванович.
— Какого года? — закатила глаза Кокуркина.
— Не придуривайтесь, бабуся, — скрипучим голосом попросил Виктор Иванович.
— А ты на меня не ори! — крикнула Дарь Иванна.
— Я не ору, — тихо сказал ст. лейтенант Иншаков.
— Не-ет, орешь!
— Нет, не ору! Заткнись, бабка! — не выдержал Иншаков.
— А во сколько? — как ни в чем не бывало спросила Дарь Иванна и наклонилась завязать шнурки на сандалиях.
— Между десятью и двумя часами ночи?
— Как это? — не поверила Дарь Иванна. — Это мое личное время! Что я делаю ночью, ни-ко-го не касается!
— Еще как касается! — не выдержал Виктор Иванович, но, так ничего и не узнав, вынужден был отпустить Кокуркину домой, так как она торопилась к ужину.
Сперва Альбина думала, что…
Нищий лейтенантик, зато…
В общем, сперва она решила поточить об него коготки, ну, чтобы мастерство не пропадало даром…
Но — женское сердце, оно — как детский калейдоскоп, в который смотришь, открыв рот, а там — то звездочки, то снежинки, то сердечки… и складываются они в такие кружева… Знай — смотри!