— Они попали в аварию далеко от деревни. Парень погиб, а девушку увезли в больницу в Гвадалахаре. Она не приходила в сознание целую неделю. О смерти Хенаро мы узнали, но о девушке, поскольку она была не местная, нам никто не сообщил. Из больницы позвонили, только когда она очнулась. Я сам пошел в сарай, чтобы забрать ребенка, не думал, что он еще жив. То, что я увидел, было ужасно.
— Я знаю, это тяжело вспоминать, но мне важно, чтобы вы рассказали, что видели. — Они уже подошли к дому, но инспектор не хотела, чтобы священник прерывал рассказ; впервые у нее возникло ощущение, что они смогут понять Мигеля Вистаса.
— Труп собаки, кишащий червями, у мальчика была рана на ноге, в которой тоже копошились опарыши, я думаю, он потерял большой палец… Ужас. Он питался червями, которые ели его самого. Простите меня за такие слова, но, увидев это, я подумал, что лучше ему было умереть. Пережить такое в детстве — с этим потом никак не справиться. Я это понял, узнав, что его приговорили за убийство той девушки. Если бы только мы приехали раньше… А может, и нет, может, лучше бы мы не приезжали, да простит меня Господь… Если бы мы нашли его мертвым, он бы избавился от стольких страданий.
— Вы знали, что он в тюрьме?
— Конечно. И когда прочитал в газете о личинках, сразу понял, что он виновен.
— Полиция говорила с вами?
— Мне звонил кто-то из главных, не помню его имени.
— Сальвадор Сантос?
— Да, возможно. Тогда Вистаса еще не осудили. Я рассказал полицейскому, что Вистас ребенком сделал с другой собакой. И попросил посадить его в тюрьму, чтобы он никогда не вышел на свободу.
— Что случилось с собакой?
— То же самое, что с той девушкой: Вистас наполнил ее голову личинками и позволил им съесть ее. В этом человеке сидит дьявол, он проник в его душу в детстве, в этом самом дворе…
Священник указал на развалюху, покрытую граффити: дом явно стоял заброшенный уже долгие годы. Сарай был в таком же, если не более удручающем состоянии.
— Вот их дом, из местных его никто не купит — все знают об этой истории. Но теперь здесь полно приезжих, однажды какой-нибудь мадридец все отремонтирует, развесит по стенам старинную крестьянскую утварь и станет приезжать на выходные. Сарай, где мы нашли ребенка, напротив.
Прежде чем войти внутрь, инспектор жестом подозвала Ческу.
— Позвони Марьяхо: пусть поищет Викторию или Вирхинию Вистас. Вдруг повезет, и она найдется. Если бы моя тетка бросила меня на съедение червям, мне было бы совершенно ясно, каким должен быть ее конец и что я должна сделать, оказавшись на свободе.
— Думаешь, Мигель Вистас поедет к ней?
— Уверена. Иначе зачем хранить фотографию столько лет? Только если не хочешь забыть обо всем.
Они зашли в сарай. Несмотря на заброшенность и обветшалость, было заметно, что люди сюда наведываются: пустые бутылки, старая одежда, несколько газет. Элена подняла одну из них.
— Газета всего месячной давности. Не знаете, сюда кто-нибудь приходит?
Священник выглядел удивленным.
— Может, мальчишки забираются выкурить косячок или выпить. Но это странно — здесь полно мест, куда можно пойти, а этот дом все обходят стороной.
— Куда ведет эта дверь?
В дальнем углу виднелась крепкая дверь на специальном замке, контрастировавшая с окружающей разрухой.
— Бродяги сюда не попали. И не потому, что не хотели, — сделала вывод Элена, увидев, что замок пытались вскрыть. — Ордуньо, его нужно взломать… Сможешь?
— Попробую.
На этот раз он не спрашивал про ордер на обыск, а стал искать какую-нибудь железку и камень взамен стамески и молотка. Всего несколько ударов — и замок был сбит. За дверью стоял металлический шкаф. Ордуньо не стал дожидаться указаний и сразу открыл его.
— Что это?
Шкаф был заполнен DVD, еще там лежали два жестких диска и старые видеокассеты. Больше, чем они надеялись найти.
— Забираем все. И будем изучать.
Глава 71
— Это гусеницы шелкопряда?
Мигель показал бы сидевшей рядом в автобусе даме, на что способны его личинки, но не хотел привлекать внимания, пока не доведет дело до конца.
— Да, это для племянника.
— У моего брата были такие, он кормил их шелковицей.
— Они очень любят шелковицу, — учтиво ответил Мигель. — В Мадриде ее нелегко достать. Раньше было проще, а сейчас деревьев почти не осталось.
До Алиаги, провинция Теруэль, оставалось всего несколько километров. Там он сойдет и избавится от этой назойливой старухи. Ему нравилось думать о Виктории, о том, что ей предстоит пережить, нравилось вспоминать, как умирала Лара Макайя, ее искаженное гримасой боли лицо, мольбы, крики… Он собирался испытать все это снова, на этот раз с Викторией. Она ни разу не навестила его в тюрьме, бросила его так же, как когда-то в сарае.
— Это моя остановка. Счастливой дороги!