– Ну, я же пытаюсь тебе доверять, – укоризненно качает он головой, выражая обидное пренебрежение к цене моих слов, и продолжая удерживать меня за волосы, кого-то набирает. – Жека, ты там ещё не накидался? Отлично. Кончай насиловать грушу, у меня есть предложение получше. Загород смотаемся. – С ухмылкой слушая матерную тираду своего собеседника, Драгош вдруг разжимает кулак на моём затылке, поднимается с места и, одной рукой стащив меня со стула, толкает спиной к краю стола. Мне не нравится хулиганистое выражение его лица. Оно вызывает едкое чувство, что намерения мужа переходят все границы приличий, и он от этого распаляется вдвойне. Попытка улизнуть пока Драгош отодвигает подальше свою чашку, оборачивается позорным провалом, вследствие которого я оказываюсь сидящей на столе, а его наглые сверкающие глаза бесстыдно шарят по моей чётко обозначившейся под тонкой тканью груди. – Ну, их тоже бери, подышат свежим воздухом, полезно. Помнишь батюшку, на отшибе, за сосновым бором живёт? Не-а, живой ещё, я узнавал. Держу пари, про него все забыли. Завалимся, потрещим. Ты главное лицо попроще сделать не забудь, а то будет как в тот раз, когда мужик через заднее окно сиганул к соседу за двустволкой. – Хохотнув, Золотарёв переводит взгляд на моё колено и накрывает его свободной рукой, а затем убийственно медленно, срывая мне пульс в дикий пляс, ведёт её вверх, полностью освобождая бедро от съехавшей полы халата. Дойдя до кружевного края нижнего белья, он замирает, слегка бледнея. Мстительно улыбнувшись, я тут же перехватываю инициативу и касаюсь губами пульсирующей на его шее вены, отчего Драгош податливо запрокидывает голову, шумно дыша сквозь стиснутые зубы. Это моя первая маленькая победа, учитывая, что он привык быть ведущим всегда и везде. – Да здесь я... Слушаю, конечно. – Н-да, милый, это не надолго, слышал бы ты свой вконец охрипший голос. А мои пальцы уже поглаживают дорожку жёстких волос, бегущую под резинку вздыбленных спортивных штанов. – Жек, ну какие наручники? Нет, верёвку тоже не надо, бутылки Кагора хватит. Хватит, говорю. Лучше упражнение для лица повтори, улыбка называется. – Короткая пауза, чтобы зажав телефон между плечом и ухом, завести мне руки за спину. – Да, встретился. Согласился, куда он денется, Борисов год как на пенсии, а мужику четыре рта кормить. Обещал приём, взвешивание металла и расчёт потянет без проблем. Осталась разборка деталей и порезка габаритных... Да, как раз просматриваю. – Я пытаюсь сдержать смешок, утыкаясь ему в ключицу. Просматривает он, как же. Лгун. – Есть пару кандидатов. У одного даже свои болгарка и газовый резак. Заедем, глянем, чем дышит. Нет, документы, квитанцию я ещё вчера сдал. Теперь ждать три дня пока мне выдадут свидетельство о регистрации частного предприятия и можно принимать, благо в нашей дыре металлолома горы. Поднаберётся, и на перепродажу оформим столичным акулам. Ага, да можешь не спешить, я, наверное, чуть задержусь. Давай, созвонимся.
– На что это вам священник? – смеюсь, подставляя шею под его жадные поцелуи.
– Хотим провести обряд экзорцизма.
– М-м, – стону то ли в знак уяснения, то ли от непередаваемого удовольствия, которое мне доставляют его поцелуи-укусы. – Ты хорошо влияешь на Жеку, но сомневаюсь, что святая водичка ему поможет. Если только подрезать перед этим язык.
– Кровожадная, – хмыкает он, отвлекаясь на очередной звонок, так некстати ворвавшийся в наш уютный мирок. – Привет. Теперь замечательно. Конечно, наш уговор в силе.
Я понимаю, дела, всё такое. Мне даже не сложно тихонько переждать, зря только ввязалась в его игру. Действительно, не время. Но...
Этот хрипловатый тягучий тон, кривая ухмылка, блуждающий взгляд, рука, потянувшаяся к пачке сигарет. Всё натянуто. Фальшиво. Тошно. Такие ощущения возникают, когда становишься случайным свидетелем разговора не для чужих ушей, вследствие чего говорящий неосознанно источает в твой адрес флюиды раздражения.
Выражение "иди, погуляй" читается в каждом его жесте. Нет, я бы с радостью сходила проветрить поплывшую голову, но таким вкрадчивым голосом дела не ведут, потому что если на том конце мужчина, то Драгошу явно пора в "голубую лигу".
Горько усмехнувшись своим мыслям, соскальзываю на пол. Меня предсказуемо никто не удерживает, что вдвойне сгущает налёт недовольства. Кинув горящий взгляд на заинтересованно внемлющего собеседнице мужа, нарочно грубо толкаю его плечом и, получив вместо оправданий мрачную усмешку ничего хорошего мне не предвещающую, вываливаю обратно в раковину вымытую посуду. Как говорят – помирать так с музыкой. Грохот стоит такой, что собственных мыслей не слышно, куда уж с кем-то ворковать. Надеюсь, она там оглохла.
Впрочем, Золотарёва мой финт особо не впечатляет, кинув тяжёлый взгляд на разбившуюся кружку, он просто удаляется в свой кабинет.
Из-за приоткрытой двери его голос доносится тихо, но и обрывки более чем информативны: