…В Большом московском «Эрмитаже» было очень интересно: большой цыганский хор Полякова. Солисткой была Настя. Хор всегда располагался одинаково: стулья полукругом, солистки посредине, за ними хоровые женские голоса, а сзади стояли гитаристы, солисты мужчины и плясуны. И был такой Володя Поляков
, который недавно умер в Париже – ему было 90 лет, а он еще пел. А вот в те времена, которые я вспоминаю, он был плясуном. И каким! Он выдавал такую чечетку цыганскую: с ладошками и пятками. Чудо-пляска!А Настя, значит, сидела посредине. Она всегда прятала под шалью горячую грелку. Настя страдала печенью. Черные платья, никаких ярких тряпок, никаких юбок с воланами. Шаль у всех на одно плечо, у талии стянута рукой… После выступления цыгане с чарочкой и подносом обходили зал. По-моему, Поляковы зарабатывали огромные деньги. Этот их поднос с чарочкой всегда был полон, он просто ломился от подношений.
Известно, что помимо «Эрмитажа» Настя Полякова пела в фешенебельном кабаре «Голубой мотылек» на Монмартре и других известных всему Парижу популярных клубах.
С началом Второй мировой войны Настя с мужем, который был евреем, спешно покинули Францию и перебрались в Северную Америку. Певица начала выступать в ресторане «Корчма».
Супруг Насти Илья занимался ювелирным делом. Однажды, работая над очередным изделием, он укололся. Последовало заражение крови и скорая смерть. Анастасия Алексеевна осталась совсем одна и практически без средств к существованию.
Петь, как прежде, Настя Полякова больше не могла, она уже не пела романс за романсом весь вечер, а была в силах позволить себе исполнить только две вещи – «Меня ты вовсе не любила» и «Вдоль по улице». И хотя два этих номера считались относительно легкими для исполнения, генная гениальность Поляковой, особенно колорит ее пения и душевная интонация, были настолько мощны, что зал безумствовал[14]
.«Как Настя пела, этого нельзя передать словами, –
…Но вскоре ресторан «Корчма» закрылся…Дошло до того, что великая Настя Полякова стала искать хоть какую-то работу по объявлениям в газете.
Ее взяли к себе домработницей знакомые эмигранты. Взяли, скорее, из жалости и любви к ее таланту.