Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

Анжела подошла к окну и увидела в круге света в аллее третью фигуру — Кнута! Все трое жестикулировали, перемещались, их тени перекрестились, а голосов слышно не было.

Анжела распахнула окно и закричала так, что на момент оглохла сама:

— Ромка, Ромка! Уходи!

Двое, услышав вопль, отшатнулись от Кнута, но тотчас приблизились к нему снова и будто приклеились на момент.

Анжела выскочила на лестницу и кинулась вниз. Ноги ее подкашивались.

— Обидел ты меня, морэ, — сказал Кнуту Нож, — крепко обидел, при всех обидел.

— Или не ты, — возразил Кнут, — меня за ловэ к смерти приговорил?

— Ты что мне лепишь? — выкрикнул Нож. — Отдал бы Графу гитару, и все дела. Тем более он тебе гроши сулил. Не так?

— Не так и не то. На что инструмент? Похваляться перед гадже и зоб надувать? А эта гитара — моя душа и моя работа.

— Ну да, ты из себя вылазишь, — злобился Нож, — что ты музыкант, а мы все — парчушки[46].

Ты никого за людей не держишь, долбаный фраерюга!

Напарник Ножа блокировал Кнута сзади, переминался и бормотал:

— Кончай толковать, делай дело, засветимся, Нож…

— Терпи, — сказал ему Нож, — еще не пора. Не кончен наш разговор. — Он снова попер на Кнута: — Из-за этой долбаной гитары Раджо сгорел на крисе. Твоя заслуга, лабух ты долбаный!

— Падаль ты, Нож, — отозвался Кнут и пошел на крик Анжелы, будто распятой в окне.

Но второй цыган заступил ему путь, и будто тупым колом ударили в спину. Грохнул выстрел — земля встала дыбом.

Двое рванулись в боярышник. А на востоке уже тлел рассвет.

На десять секунд опоздала Анжела закрыть собой Ромку. Сев на кровавый песок, она взяла его голову в свои руки и взвыла, раскачиваясь.

Барон ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть. Но в духоте, в тишине будто снова звучал голос старого Вайды: «Много дел будет, морэ, я тебе говорю». И опять барон будто ответил: «Беду накличешь». — «Не обойдется, барон. Город цыган развращает, они здесь волками становятся».

В окне среди перистых облаков мерцала звезда, как фонарь в руках Дэвлы. Барон и днем ощущал присутствие этой звезды, внимание Дэвлы к земным делам, предначертанным и неотступным.

Сочился рассвет, а сна ни в одном глазу. День обещал быть жарким.

— Извини, дадо. — Федька вошел из темного коридора и поклонился.

Барон сел на тахте.

— С чем пришел, говори. Говори…

— Кнута застрелили, дадо! — бухнул Федька, как в колокол.

— Кто, где?

— Нож. С ним еще кто-то был. Анжела видела. Кнут шел домой…

— Это Граф цыганам власть свою показал, — тяжело выговорил барон. — Поднимай, Федька, всех, пусть знают все. Делай, что говорю. Иди.

Федька ушел не оглядываясь. Барон прикрыл глаза и будто вновь очутился в лесу, среди птиц и кустов, под вековой сосной у старого муравейника. Тут в пересохшем русле ручья прыгали лягушата, на кочках сигналили красные мухоморы. Муравейник жил по извечному, неизвестно кем записанному в природе закону. Не соблюдают этот закон только люди, пренебрегая тем, что они малы и каждый из них — муравей, заблудившийся в травах и мхах мироздания. И гибнут, гибнут, а мир остается… Но каждый сам себе мир.

Очнувшись, барон представил, что будет здесь через час или два. Сюда к нему соберутся цыгане, не знающие, что делать. И он должен будет сказать. Что скажет — исполнят. А что он скажет цыганам?..

Анжела отрезала свои косы и положила их Ромке в гроб. «Не печалься, родной, — сказала ему. — Скоро к тебе приду!»

Каждый день ходила к могиле, плакала, причитала. Но как-то день пропустила, и в тот же вечер Кнут сам к ней явился, молодой и красивый, как в жизни. «Хассиям! Тебя нет, убили тебя!» — хотела Анжела перекреститься, а Кнут поднял руку: «Не надо, умрешь!» Они сели за стол, как бывало, чаю попили, легли, все, как всегда, как раньше. Проснулась — а Ромки нет. И повелось: ровно к полночи он появлялся — в комнате стол накрыт, свет яркий…

Цыганки-подружки забеспокоились: что-то неладно с Анжелой.

— Что с тобой, Анжела? Скоро в тень превратишься.

— Не могу Ромку забыть. Каждую ночь он приходит. Чай пьем, гитару берет. Играет, играет, он в жизни так не играл. А после — любит меня до рассвета.

— Дэвла милостивый! Ты так сама на тот свет отправишься… Надо пхури позвать…

— Оставьте меня в покое…

Однако не унимались подруги и чуть не силой привели Анжелу к старухе. Та объявила:

— Не иначе как Кнут превратился в нечистую силу. Не печалься — я помогу. Нарисуй крестик над своей дверью и у порога. Не посмеет нечистая сила переступить.

— Что ты, старая! — испугалась Анжела. — Как это мне от Кнута откреститься?

Сказала так и ушла, а одна подруга тайком начертила крест на ее двери.

Полночь миновала, а Ромки нет. Анжела ждет. И вдруг словно камень в окно ударил. Стекло разлетелось, и показалось лицо Кнута, перекошенное от злости, и волосы дыбом. В жизни таким Анжела ни разу его не видела. «Хорошо встречаешь, Анжела! — Ромка впрыгнул в комнату. — Собирайся!» Тут Анжела испугалась. Поняла… «Подожди, драго, подожди, любимый! Дай соберусь!» Стала Анжела одеваться. Оделась. Все украшения перебрала, разложила бусы да серьги свои.