Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

— Скажи: я не против. Иду.

Артур двинулся следом за ними, слушая звуки ночи, и повторял про себя пришедшие в голову строчки:

Что, душа, притворяться не можешь?
В ложе жесткое душу не вложишь.
Открывается старая рана:
Лучше боль, чем столетья обмана!..

На пути Артура возник вдруг дядька, не стриженный, вероятно, от колыбели.

— Ты чего здесь? — спросил он.

Артур взял дядьку за отвороты пыльного пиджака и произнес:

— Отвали!

Идущие впереди обернулись.

— Не тронь, это — ром! — радостно прозвенел цыганенок.

— Ваш чудак, ромалэ? — спросил Артур.

— С нами, с нами…

Цыгане сгрудились у корзин и мешков. Кое-кто спал, уложив пожитки под голову.

Артур подошел.

— Ты не тот ли человек, — сказал старший с виду цыган, — что с табором на Урале ходил?

— Что хочешь узнать в Москве, морэ? Я помогу, если в силах.

— Тыро чячипэ^[92]. Ковры нам надо купить. Знаешь где?

Артура развеселила идея заняться поставкой ковров в цыганские семьи.

— Я, ромалэ, не по этому делу. Гилы[93] сочиняю!

Артур присел на мешки. Цыган достал водку и аккуратно разлил по стаканам.

— Тэявэн бахталэн!^[94] — сказал цыган.

Артур пригубил.

— Прости меня, морэ, пить не могу, сердце болит…

— Как хочешь, — ответил цыган, — я понимаю. Скажи, у тебя цыгануха была? Ее отца, барона Петровича, ты знал?

— Знал, морэ.

— Скажи мне, а знал ты Мишу?

— Не скажу, что знал хорошо, мы с ним не ладили.

— Правда твоя, — сказал цыган. — Любил он твою цыгануху. Скрестились ваши дороги, да никому она не досталась. Строптивая была. Прости меня, морэ, прошло много лет, память тебя не терзает?

— Терзает, морэ, — ответил Артур.

— По твоим глазам вижу, помнишь. Ну, выпей…

Квартира на Ленинском стала ловушкой. Граф обходил ее стороной. На домофон полагаться нельзя: цыгане освоили эту технику и проникали в дом с лоджиями, как в полевую палатку — бесшумно.

Ошибкой было оставить жить Ромкину цыгануху. Нет ничего опаснее женщины, прячущей в юбках лезвие. Женщина непредсказуема. Анжела — бешеная кошка. Она не отступится. Граф ощущал вокруг себя пустоту. МУР внезапно заметил всю кодлу, с которой он был как в крепости. И отвалили амбалы-шестерки[95]. Сменив две-три хаты, Граф понял: пора за бугор. На этот случай уже готов паспорт с греческой визой… Но жаль было упустить камни, которые, перехватив у Ножа, сумел перетырить[96] Раджо… Надо, как минимум, перехватить Раджо. Камешки — целое состояние.

Осталась единственная нора: благообразный ром в старом доме на улице Саблина. Он Графу жизнью обязан. Хавира надежная… Впрочем, все сдвинулось и уходит из рук: надежна ли?

Зря он тогда уперся и не явился на первый крис. Со своими он бы договорился. Тем более у барона взыграли отцовские чувства. Очнулся отец во мраке… Думая о бароне, Граф усмехнулся: куда он денется со своими долбаными законами!.. Пусть едет в табор и там командует цыганухами и детьми. Ему и всегда-то нечего было делать в Москве. Теперь над ним тут повис топор…

Граф подкатил к Воронцовским баням, загнал машину в гараж мастерской, которую основал старый жулик-директор. Мастерская была легальная: шиноремонт, покраска, регулировка шасси и моторов. Маленький банный бизнес. Так ли, иначе ли, тут машину можно держать хоть неделю. Никто не стукнет, не брякнет, не сунет нос за обивку сидений…

В мастерской перекрашивал «вольво» хозяин всего заведения, по банной должности — сторож. Граф вложил ему в сырую ладонь стодолларовую бумагу и загнал машину в свободный отсек… Отсюда к цыгану в хату на Саблина надо добраться уже без машины. Так сказать, «огородами».

Но странно устроена жизнь. Иногда будто чья-то рука сводит в точку, как в фокус, движение разнонаправленных сил.

Короче, в это же пасмурное воскресенье к тому же рому на улицу Саблина двинулся и Артур. Шел пешком, как обычно, и по пути слагал песню или стихи, еще не зная, что именно будет, но самозабвенно мурлыча:

Когда цыган отбросил свою скрипку
И стал без устали смеяться,
И вместе с ним смеялся зыбкий
Мир, переставший удивляться,
А скрипке не было больней,
Она, не знавшая обмана,
Влюбилась вдруг еще сильней
В ее предавшего цыгана…

Получалось коряво, но мысленным взорам Артура предстали полуседые кудри Алика Якулова, и зазвучала музыка.

Граф, попетляв по Саблина и убедившись, что нет цыганских соглядатаев, зашел со двора в седьмой подъезд бесконечно длинного облезлого дома, поднялся на дребезжащем лифте на пятый этаж, позвонил… Хозяин был дома; он редко выходил по своим стариковским делам. Но знал он всегда о том, что его никак не касалось, и это слегка тревожило Графа.

Впрочем, старик тотчас вызвался напоить его чаем. Он был спокоен и величав.

— У тебя, морэ, никого нет? — спросил машинально Граф.

— Нет, Граф.

— И никого не ждешь?

— Цыгане приходят, когда хотят…