Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

— Думаю, дадо, ты прав. Думаю, этих баб судьба мне подставила. Как и артистку с сыном в Малаховке. Правда, Нож замочил их, но я виноват. Я мог его руку остановить. Беру на себя этот грех. Беру на себя и расчет. Знаю, судьба отдаст мне его. Тут я Ромкиных родичей должен опередить, если на свете есть справедливость. Потом уйду от людей. Это скоро… А Граф твой, мыслю, должен слинять за бугор. Коли цыгане не остановят. Не человек он, ты извини. Это он и есть Бэнг. Хоть он тебе вроде и сын.

Барон не слушал и встал навстречу Артуру, вошедшему в комнату.

— Не скрою, дадо, беда, — сказал мертвенно-бледный Артур. — Нет у тебя и второго сына. Нарвался Граф на цыганский нож.

Барон отстранил Артура, как вещь, и ушел.

Раджо бросился следом. Грохнули двери. В окно глядела луна.

Раджо вернулся утром. Сказал, что барон сел в поезд, уехал из города. С ним двое таборных.

Артур и Раджо выпили коньяку. Что-то еще предстояло.

Спиртное пошло, как вода. Сердце Артура стучало. И худшее было — ждать.

— Раджо, — сказал Артур, подняв веки, — я твою просьбу выполнил, доложил о цыганах, что знаю. Теперь давай ты.

— Смеешься, Артурыч? Что у меня за душой! Одни только сказки.

— Рассказывай. Я с тобой в таборе у костра не встречался. Может, что вспомнишь, морэ.

Раджо задумался, перебирая забытое. Сказал, вздохнув:

— Ты сказок знаешь больше меня. Но вот что мы сделаем. И не спорь. Вруби «Панасоник», морэ, ставь свежую ленту, пусть пишет. Длинная будет сказка, пускай и не новая. Только отметь, что, мол, Раджо-чер наболтал в последние свои дни. Для поучения гадже. Такие, мол, сказки текут у цыганских костров — и нет им конца. Ими, мол, утешаются все ромалэ — от малых до стариков… И это, мол, память о Раджо, аминь.

— Я согласен, — сказал Артур. — Говори свою сказку. Но только жизнь не кончается, ни твоя, ни, надеюсь, моя.

— Тебе-то долго, — упорствовал Раджо, — а я, считай, готов на выход с вещами.

Коньяку больше не было. Артур сварил себе кофе и по заказу Раджо заделал ему чифирь, не пожалев пачку майского чая.

Настроил магнитолу. Они закурили…

— Стало быть, так, — сказал Раджо. — Жили цыган с цыганкою. Был у них сын. Бедные были, но парня работать не заставляли. Когда они померли, взял он коня и собаку, поехал. В лесу поймал зайца, развел костерок. И жарит косого. Нарисовался тут великан и базарит: «Везуха! Каждый день хаваю самое большее одного человека, а сегодня достались мне трое: цыган, лошадь и собака!» Чяво в ответ: «Что с меня толку: кожа да кости. Дай зайца срубаю и стану толще, тогда мной закусишь». — «Ладно».

Лег великан и заснул. А чяво взял горящую головешку да и воткнул великану в очко[97]. Ну, обжег. Великан рванул бегом, воет, чяво за ним. Великан доскакал до горы, кричит ей трижды: «Откройся!» Она распахнулась, и он — туда. Чяво выждал и тоже базарит: «Откройся!» И так три раза. Скала раскрылась, чяво вошел, там богатства кругом, и встречает слуга: «Куда держишь путь?» — «Да вот великана хочу замочить». — «Молодец, он всем тут осточертел. А сделай, цыган, как я говорю. Увидишь трех теток, они тебя остановят и засмеются, пошутят с тобой, пощекочут. Если в ответ хотя б улыбнешься, они тебя схавают, понял? В глаза им смотреть нельзя, и не смейся. Тогда пройдешь дальше. А великана увидишь, размахивайся и бей один раз. Он скажет: „Ах, как приятно, врежь-ка еще!“ Ты не пробуй. Скажи ему: „Только раз родила меня мать, и я только раз ударил тебя!“ И все в ажуре». — «Благослови тебя Бог, будь здоров!» — сказал чяво слуге. Все так и вышло. Тетки-колдуньи улыбались, щекотали и хохотали. Чяво на них и не глянул. Великан увидел цыгана, обхезался, шепчет жене: мол, этот цыган меня хотел зажарить на деревянном вертеле и сожрать. Поднял чяво руку, ударил великана. «Бей еще», — сказал тот. «Только раз родила меня мать, и я только раз ударил тебя!» — ответил чяво. Великан тут от злости лопнул, а чяво сшиб все замки и выпустил на волю людей, которых держал великан. Ну, он ловэ взял, сколько унес, и прихватил этих теток, что на дороге смеялись. Они волшебницы были. А конь чяво пасся в лесу. Увидали коня три разбойника. Первый разбойник забздел[98] его обротать, второй тоже в коленках был слаб. Третий же — охамел и взял коня за узду. Но чяво уже тут как тут и орет: «Оставь коня, порчь! Это мой конь, сучий ты потрох!» Испугался разбойник — и ходу. Чяво посадил одну бабу перед собой, другую — за спину, третью — на круп коня. Скачут. Конь бодрый. Разбойники только губами шлепают. Им завидно. Тут чяво им говорит: «Не тушуйтесь, ребята, давайте побратаемся».

От кофе и коньяка сердце Артура стучало, как бешеное. И Раджо начифирился, глаза налились краснотой. Ему надоело рассказывать бестолковую сказку, но он упрямо бубнил: